плюнул в мыльную грязную воду, в которой плавала драная вонючая
тряпка…
Дневальный по второй роте спал сидя. Из его открытого рта
вырывался негромкий, но отчѐтливый храп. Остальной народ тоже
дрых, не ворочаясь. По-военному единообразно и крепко.
Рядовой Ходоков открыл глаза. Он тихо поднялся. Кровать чутко
скрипнула. Рядом шевельнулся заспанный Вакутагин.
– Ты чиво?.
– В туалет… Спи!
Вакутагин перевернулся на другой бок, засыпая. Ходоков
босиком, на цыпочках прокрался к выходу из казармы. Он осторожно
прошѐл мимо дневального. Тот не двинулся, продолжая похрапывать.
Ходоков аккуратно прикрыл за собой дверь, на несколько секунд
прислушался к тишине, затем на цыпочках подобрался к ящику «ДЛЯ
103
ЖАЛОБ И ПРЕДЛОЖЕНИЙ». Он задрал майку, достал из-под резинки
трусов сложенную записку и сунул еѐ в щель ящика…
Записка почему-то проваливаться не пожелала. Ходоков
присмотрелся и обнаружил, что щель аккуратно заклеена прозрачным
скотчем.
– Что, не лезет? – участливо спросил его из-за спины голос
младшего сержанта Фомина.
Ходоков резко дѐрнулся, оборачиваясь.
На входе в казарму стояли сержанты. А за их спинами… вся рота!
Фома размеренно проговорил:
– Там уже места нет… От твоих жалоб… Ты нам пожалуйся… Или
предложи, чего тебе там не нравится…
Ходоков на секунду задумался… И вдруг бросился к выходу на
улицу. Он успел сделать всего пару шагов. Дверь резко распахнулась.
На пороге, улыбаясь, застыл рядовой Евсеев.
– Сюрпри-из! – зловеще протянул он.
Стукач испуганно попятился. Сержант Прохоров попросил:
– Ну, чего у тебя там? Дашь почитать?
Загнанный в угол Ходоков посмотрел на записку и резко сунул еѐ
в рот, собираясь проглотить.
Прохоров сделал шаг вперѐд. Железный кулак сержанта врезался
в живот «духу». Тот рухнул на колени, невольно выдыхая.
Записка вывалилась на пол. Фома неторопливо поднял еѐ,
мельком пробежав глазами.
– Ого, сколько написал!. Толстой бы обзавидовался…
Ходоков, стоя на коленях, вдруг заплакал. Прохоров равнодушно
спросил:
– Что он тебе пообещал?
– Кто? – всхлипнул стукач.
– Кто?! Колобок!
104
– Сказал, что в отпуск отпустит… домой…
Фома сказал, обращаясь к остальным:
– Слыхали? Он по мамке соскучился…
Ходоков поднялся.
– Я не хотел… Честно! Он меня пугал.
– Кабанову это расскажешь, – тихо произнѐс Прохоров.
Он толкнул стукача в сторону казармы. «Духи» расступились.
Ходоков влетел внутрь. Толпа тут же сомкнулась.
