высшей математике. По всему получалось, что хитрый завскладом
прав.
Он махнул рукой:
– Да беру, беру!. Разошѐлся! Сейчас четырѐх бойцов пришлю!
– Зачем четырѐх? – Данилыч наивно округлил глаза.
99
– Ну, каждому по…
– Одно моѐ! Как договаривались! Забыл, что ли?!
Варенье с салом не прижились. Младший сержант Фомин осознал
этот прискорбный факт, когда до катастрофы остались мгновения. Он
ворвался в каптѐрку, завывая во весь голос:
– Бляха! Ходоков… отравил, гад! Бумага есть?!
Евсеев и Прохоров переглянулись и дружно заржали. Прохоров
покачал головой.
Фома отчаянно зарычал на Евсеева:
– Чѐ ржѐшь?! Диктанты где?
– Сжѐг… Ты ж сам сказал…
– А-а! – взвыл Фома, лихорадочно выдвигая ящики стола. – А
газета где?! Где газета?! Была же тут!
Прохоров обрадовал друга:
– Еѐ прапор забрал…
– Бляха!. Ну, Ходоков!. Одуванчики… мать! – завопил Фома,
хватаясь за живот.
Он выбежал из каптѐрки в казарму.
– Бумагу, срочно!
«Духи» растерянно уставились на младшего сержанта. Новая
вводная была непонятна. Как реагировать на неѐ, никто не сообразил.
– Блин, хрена вылупились?! – заорал возмущѐнный Фома.
Внезапно он заметил Ходокова с общей тетрадью. Рядовой сидел
на табуретке, выводя на обложке свою фамилию.
– Ходоков, бумаги дай!. Отравил, гнида!. Быстрее! – рявкнул
младший сержант.
Солдат трясущимися пальцами пролистал тетрадку:
– Сейчас… Я вырву!
100
– Какое, на хрен, вырву! – мучительно сморщился Фома. – Ой-ѐй!.
Выхватив тетрадь, он помчался по направлению к туалету.
«Духи» проводили его взглядами, с трудом сдерживая смех…
Товарищ младший сержант покинул насест под звук смываемой
воды. Он вернулся в мир живых, подтягивая штаны. Под мышкой у него
торчала тетрадка Ходокова.
Фома положил еѐ на подоконник, застѐгивая ремень. Внезапно он
замер, осенѐнный какой-то мыслью. Потом схватил тетрадь, быстро
перелистывая страницы. Несколько листов в середине были небрежно
вырваны «с мясом». Фома дошѐл до конца. Последний лист тоже
отсутствовал. Вместо него красовалась линия отрыва.
Младший сержант полез в нагрудный карман. Достав оттуда
тщательно сложенную записку стукача, он приложил еѐ к оставшемуся в
тетради обрывку. Записка совпала идеально.
– Ходоков стучит! Точно! С-сука!. – констатировал Фома.
В каптѐрке его сообщение подвергли сомнению. Прохоров
неуверенно предположил:
– Ну, это ещѐ не доказательство… Лист мог и кто-нибудь другой
