Как известно, карточный долг – долг чести. В старое время
несостоятельные игроки даже стрелялись, когда не могли
расплатиться. Прошлое давно умерло. А традиции выжили. Младший
сержант Фомин безропотно поплѐлся отрабатывать проигрыш…
Рядового Кабанова установили возле его койки с коробком
спичек. Фома разделся, аккуратно складывая форму на табурет. Рядом
приглушѐнно хихикнул Прохоров.
– Да что ж сегодня за день такой, а? – запричитал младший
сержант. – Ну не идѐт, и всѐ! То семнадцать, то перебор!. То семнадцать,
то перебор!.
Кабанов, только что поднятый с кровати, неожиданно понял, в чѐм
дело. Он почти проснулся и даже позволил себе неосторожно
улыбнуться. На что Фома среагировал неласково:
– А ты чѐ лыбишься?! Щас у меня дѐснами лыбиться будешь!
– Да ладно тебе, Фома! Уже б давно всѐ сделал! – успокоил его
Прохоров.
Тот бурча зале под одеяло и закрыл глаза. Сержант тактично
подсказал:
– Давай, Кабанов, командуй!
Рядовой робко пискнул, зажигая спичку:
– Младший сержант Фомин, сорок пять секунд – подъѐм!
Фома подорвался с койки, с лѐту запрыгивая в штаны. Прохоров
захлопал в ладоши:
7
– Оп! Оп! Оп! Давай-давай!
На сапоги его должник потратил секунд десять. Уже застѐгивая
ремень, он подскочил к Кабанову и доложил, отдавая честь:
– Товарищ рядовой, младший сержант Фомин норматив выполнил!
Кабанов задул догорающую спичку.
– Уложился, – важно констатировал он.
Но теперь, когда карточный долг оказался выполнен с лихвой,
Фома снова стал «дедом». Поэтому некстати приборзевший «дух»
моментально огрѐб сдачу. От звонкого подзатыльника у рядового
Кабанова заложило в ушах.
– Сам знаю, придурок! – рявкнул товарищ младший сержант. И
угрожающе повернулся к торчащим из-под одеял зрителям. – Что
вылупились, душары?! Учитесь, пока я жив!.
Под интенсивный хохот довольного Прохорова «духи»
испуганно попадали на подушки…
Вторая часть грандиозного праздника, посвящѐнного новому
воинскому званию Шматко, захлестнула кухню малогабаритной
квартиры. За столом сидели: старший прапорщик, девушка Маша и еѐ
мама. На столе стояла бутылка вина и закуска. Причѐм без малейшего
намѐка на сою. Господа пили и закусывали. Вернее, это делали дамы.
Сам виновник торжества пребывал в похмелье. Отчего сильно грустил и
тайно икал про себя.
Похмеляться он не любил. Есть не мог. А жить – не хотел.
– Олег Николаевич, а что это вы не пьѐте? – задорно
