– Привези, Николаич! Сделай доброе дело! – взмолился капитан. –
Я тебе – чего хочешь…
– Разберѐмся! – небрежно отмахнулся Шматко. – Мне бы тогда
бойца с собой… Я ж аккумулятор сам не потащу!
– Надолго?
– Ну, сессия – неделя, плюс аккумулятор… Десять дней.
Внезапно «шестѐрка», обидевшись на невнимание хозяина,
вмешалась в разговор. То есть заглохла. Зубов растерянно развѐл
руками:
39
– Опять! Твою дивизию… мою роту! А я бойцов отпустил!
Шматко почувствовал, что разговор выходит из нужного русла. Он
мгновенно сориентировался:
– Давай, я толкану! – Он пристроился к машине сзади и крикнул: –
Па-а-аехали!.
Зубов сел за руль. «Жигули» тронулись с места. Они медленно
разогнались. Капитан включил скорость. Машина задѐргалась, издавая
душераздирающий скрежет, но не завелась. Старший прапорщик
поднажал, одновременно продолжая разговор:
– Так… что… насчѐт бойца?!
Ротный высунул голову в окошко:
– Бери Кабанова. Здоровый парень.
– Здоровый, да тупой! – пропыхтел Шматко. – А надо, чтоб в
технике разбирался!. Вот, к примеру… кто там… да хоть Соколов!
– Не, Соколова не могу… Хочу, чтоб он завтра мою старушку
посмотрел. Медведева бери!
И тут машина завелась, резко рванув вперѐд. Шматко чуть не
рухнул на асфальт, но чудом устоял на ногах. Зубов остановился, вылез
и подошѐл к нему:
– Не ушибся?!
– Физически вроде нет… – удручѐнно сказал тот. – Только, боюсь,
не дотащу я твой аккумулятор…
Капитан проницательно усмехнулся:
– Ладно, говори, чего хочешь?
– Соколов нужен…
– Ладно, хрен с тобой. Бери, – рассмеялся ротный. – Только тогда
уж смотри – чтоб всѐ на пятѐрки!.
Подготовка к дембелю – процесс многогранный. Каждый «дед»
вносит в него свою фантазию. Но оформление альбома неизменно
40
занимает первое место среди обязательного перечня истинно
дембельских мероприятий. Можно даже сказать, что без альбома нет
настоящего дембеля. Так… просто сходил человек в армию и вернулся…
Над монументальным произведением, посвящѐнным ратным
будням младшего сержанта Фомина, трудился целый коллектив.
Рядовой Ходоков переписывал песни вместе с аккордами. Гунько
каллиграфическим почерком фиксировал под ними перлы военного
юмора. А Кабанов рисовал завитушки вокруг памятных фотографий,
украшая символическими листьями дерево службы товарища младшего
сержанта.
Периодически Фомин давал ценные указания, контролируя
творческий процесс:
