— Я ищу одного старика, — сказал усталый, но властный голос за стеной.
«Странно, — подумал старик, — даже у Закона нынче усталый голос».
— Одежда в заплатах…
«Ну, — подумал старик, — сейчас у всех одежда залатанная».
— Грязный. Возраст — около 80 лет…
«Но разве сейчас не все грязные, разве не все старые?» — с горечью говорил старик сам себе.
— Тот, кто выдаст его властям, получит вознаграждение — недельную норму питания, — добавил полицейский голос. — Плюс десять банок консервированных овощей и пять банок супа.
«Настоящие жестянки с яркими этикетками», — подумал старик. Перед его мысленным взором яркими метеорами, освещая тьму, проносились вереницы всевозможных банок. «Какая чудесная награда! Не десять тысяч долларов и не двадцать тысяч, нет — пять невероятных банок настоящего, не поддельного супа и десять — целых десять! — сверкающих, блистающих, ярко раскрашенных банок с экзотическими овощами типа стручковых бобов и солнечно-золотистого маиса! Вы только подумайте! Подумайте!
Наступила долгая тишина, в которой, казалось, слышно было слабое бормотание желудков, грезящих о пище лучшей, чем разбитые иллюзии, пережитые кошмары и дурно пахнущая пропаганда — всё, чем пичкали людей все эти долгие сумерки после наступления Новой Эры — Анно Домини, А.Д., что можно было также расшифровать, как Аннигиляционный День.
— Суп. Овощи, — сказал полицейский голос. — Пятнадцать отлично упакованных банок!
Дверь захлопнулась.
Тяжёлые башмаки зашагали дальше по коридорам ветхого многоквартирного дома, пиная похожие на крышки гробов двери, вводя обитающие за ними живые души в искушение и заставляя их грезить наяву о жестяных банках и настоящем супе. Шаги и стуки в двери отдалялись. Наконец дверь хлопнула в последний раз.
И наконец потайная дверь с шорохом скользнула в сторону. Ни муж, ни жена не глядели на него, когда он вышел из убежища. Он знал почему, и ему захотелось коснуться их рук.
— Даже я, — сказал он мягко, — даже я боролся с искушением выдать самого себя, чтобы получить такую награду, чтобы поесть супа.
Они всё ещё не глядели на него.
— Почему? — спросил он. — Почему вы меня не выдали?
Муж, как бы внезапно припомнив что-то, кивнул жене. Она нерешительно двинулась к двери, муж ещё раз нетерпеливо кивнул, и она выскользнула из комнаты, бесшумно, как осенняя паутинка. Шагов её по коридору не было слышно, доносилось только мягкое поскребывание в двери, шёпот и бормотанье.
— Что она затевает? Что вы затеваете? — спросил старик.
