Повесть о втором советнике Хамамацу (Хамамацу-тюнагон моногатари). Дворец в Мацура (Мацура-мия моногатари) | страница 8



Коё), где живет императрица, находится недалеко от столицы, и Тюнагон, живущий в столице, ездит туда и обратно. В Хамамацу сказано, что каждые два-три дня принца привозили из Хэян в императорский дворец[22]. Однако провинция Хэян в реальности находится далеко от столицы, и невозможно было совершать туда поездки так часто. Возможно ли, чтобы любимая супруга императора с сыном жили так далеко от императорского дворца? Или автор под «столицей Китайской империи» подразумевал вторую столицу Лоян? Столь же непонятна сцена выезда императора для любования кленами на озеро Дунтин, которое в действительности находится очень далеко от столицы, так что такой выезд был невозможен.

Икэда Тосио предполагает, что китайские топонимы в романе появились, скорее всего, под влиянием китайской литературы и стихов на китайском языке. Император Сага (809-823), который страстно любил Китай, построил загородный дворец в местечке Ямадзаки (на запад от святилища Ивасимидзу на реке Ёдо) и назвал его Коёкэн (провинция Хэян), в который приглашались поэты и проводились, в частности, соревнования по сочинению китайских стихов. Возможно, что название Коёкэн в повести появилось как воспоминание об этом. Часто упоминалось в китайских стихах, в том числе сочиняемых в Японии, озеро Дунтин, и японский автор ввел этот топоним в повествование, плохо представляя или мало заботясь о том, где реально находится это место[23].

Автор романа обнаруживает определенное знание китайской литературы. В самом начале первого свитка упоминается история Мэнчан-цзюня, виднейшего политического деятеля царства Ци конца IV — первой трети III в. до н. э.[24], далее Тюнагон вспоминает знаменитое произведение Тао Юаньмина «Персиковый источник»[25]. В этой части упоминаются знаменитые китайские поэты, например, Пань Юэ (Ань-жэнь, 247-300), а также Бо Цзюйи и его Песнь о бесконечной тоске[26], произведение чрезвычайно популярное в эпоху Хэйан (которое цитировалось не только в произведениях мужчин, но и женщин, в частности в Повести о Гэндзи).

Не зная китайских реалий по личному опыту, автор, должно быть, вдохновлялся иллюстрациями, которые несколько раз упомянуты в тексте. В самом начале говорится, что китайцы были похожи на их изображение на картинках к Повести о Танской земле[27]. Когда Тюнагон приезжает во дворец императрицы в Хэян, он видит прислуживающих императрице дам, сидящих на веранде. «Все было точно так, как изображается на китайских картонах, нарисованных знаменитыми художниками»