«Придет ли сегодня?
Увижу его ли?
Пока пребывал в нашей стране,
Сердце мое
Обольщалось надеждой».
Он раньше слышал, что девица очень талантлива, но настолько его мысли были заняты одной императрицей, что он ни о ком больше не думал, а теперь, прочитав стихотворение, удивился: «Действительно, она очень умна. Я должен проститься с ней». Ему стало грустно, и в ответ он послал ей стихотворение:
«Если бы знал
О печали твоей
После нашего расставанья.
Разве заставил бы ждать
Днем и ночью меня?»
Накануне отъезда он отправился к императрице в Хэян, но в тот вечер императрица с ним не говорила. Проливая слезы, он сидел с тяжелым сердцем; и его скорбь оттого, что они так и не увидятся, не затихла бы, сколько бы ни прошло лет.
«Не ропщу на судьбу,
Которая нас связала.
Хотелось бы мне
Речам твоим
Беспрестанно внимать», —
подумал он удрученно. Ничто не могло его утешить, и, плача, он покинул Хэян.
От пятой дочери министра пришло письмо, прекрасно написанное, и Тюнагон тайно отправился в дом первого министра. Глубокой ночью на безоблачном небе светила луна, и в башне, на острове посреди широкого пруда третья, четвертая и пятая дочери министра, любуясь ее сиянием, играли вместе на струнных инструментах. Тюнагону сказали: «Пожалуйте сюда», — и повели в башню.
На берегу острова раскинулся клен, его ветви, покрытые красными листьями, нависали над башней; казалось, это парча[156]. Занавеси были подняты, девицы расположились за переносными занавесками. Наверное, они часто музицировали вместе. Над чистым прудом, в тени кленовых ветвей, в красивых платьях и с великолепными прическами девицы казались нарисованными на картине. Трудно было решить, кого из них можно сравнить с блеском луны. Третья барышня играла на цине, четвертая — на цитре чжэн, а пятая — на лютне. Девица, игравшая на цине, не была столь искусна, как императрица, но в ту осеннюю ночь ее игра казалась чудесной, чжэн звучал очень красиво, но лучше всех была исполнительница на лютне. Сын министра играл на флейте вместе с сестрами. Печаль от близкой разлуки переполняла сердце Тюнагона. Когда начало светать, он произнес, приблизившись к занавеске, за которой сидела пятая барышня:
— Когда, домой возвратись,
Увижу, как из-за гор
Лунный лик показался,
Сразу сегодняшний вечер
Вспомню с тоской.
Слезы застлали ей глаза, она не смогла вымолвить ни слова и сыграла на лютне[157]:
«Мне на память
Полумесяц остался.
Каждую ночь,
Глядя на небо,
Буду искать утешенья»
