Принц приблизился к нему и, улыбаясь, сказал:
— Думал, найдешь очищенье
От любовных желаний
Не вняли боги мольбам.
По-прежнему сердце
Страстью пылает.
«Как он догадался, что у меня на душе?» — изумился Тюнагон и нерешительно ответил:
— Богов речных
Не надо просить
Об очищенье.
От любви искушений
Сердце свободно.
Седьмого дня седьмого месяца[128] в императорском дворце Чэн-хуан[129], где когда то встречались Си Ванму[130] и Дунфан Шо[131], император изволил заниматься сочинением стихотворений и исполнять музыку. На пир был приглашен и Тюнагон. Государь, обладающий тонкой душой, был очень красив. Он достиг высокого мастерства в исполнении музыки и был столь же опытен в делах, требующих разумного решения. Тюнагон предполагал, что он во всем уступал первому министру и императрицам, и совершенно прервал отношения с императрицей из Хэян, которая ему так нравилась, из-за слабости своего характера.
Ветер к вечеру посвежел, на небе показалась чарующая взор луна. Император, задумчиво глядя в небо, произнес:
— Я хочу, чтобы в небесах мы были птицами бииняо; хочу, чтобы на земле мы были подобными сросшимся деревьям[132].
Тюнагон, с жалостью глядя на него, догадался, что он вспомнил об императрице из Хэян.
Император выпил вина и предложил Тюнагону. Тот, приняв чашу, произнес:
— Быть раздвоенной веткой
Когда-то клялись...
Но пусты обещанья,
И, как горная птица,
Пребывает вдали от столицы...
Императору стало ясно, что Тюнагон понял его душевное состояние, и слезами, которых не смог сдержать, он вымочил рукава. В ответ государь сложил:
— В далекие годы
Такая же ночь
Клятвам страстным внимала.
И в мой век бывает
Император относился к Тюнагону очень милостиво. В душе же Тюнагон все время думал о той женщине из Шаньинь, с которой он, как в каком-то сне, обменялся клятвами. «Если бы она была женщиной из Японии, — думал он, — то как бы ни страшилась света, она бы не скрылась, не оставив никаких известий, а у этой женщины, как у всех китаянок, нет никакого сочувствия и душа у нее злобная». Он старался презирать ее, но не смог бы забыть, сколько бы не прошло веков, как она, плача, ответила ему: «Посланцем неба чужого сюда ты явился». И как ни мучила его тоска по родине, он не мог бы уехать из Китая, не встретившись еще раз с этой женщиной.
14
Стояла поздняя осень. Долгие ночи казались еще длиннее оттого, что Тюнагон, вспоминая о свидании с незнакомкой, не спал до рассвета. Его беспокоила обстановка, и он не смыкал глаз. Он с тревогой наблюдал, что происходит при дворе, и часто думал об императрице из Хэян, которая была очень похожа на ту даму.
