Шоха у речки на бугре стоял и нам махал, к себе звал.
Сашка Забедин, самый младший в нашей компании, тут же завопил:
— Пацаны, побежали, мне Шоха говорил, что придет и мины немецкие принесет. Взрывать будем.
Гурьбой ринулись к реке.
Рядом с Шохой, у его ног, лежал видавший виды мешок, а в нем, когда Шоха мешок приоткрыл, мы увидели два продолговатых цилиндра грязного цвета.
— Мины из миномета немецкого, «кабанчиками» их называют, — разъяснил Шоха.
«Кабанчики» взрывали на краю сада, в корневом дупле большой старой яблони, недалеко от речки. Собрали сухой травы и коры, на них положили хворост, а сверху два снаряда.
Разожгли костерок — и бегом прятаться за речным обрывом. Лежим тихо. Головы не высовываем. Страшно. Сжались, уши руками позакрывали.
А взрыва нет и нет.
Осмелели.
Сашка к краю подкрался, выглядываема Шоха решил вообще вылезти. Разузнать, в чем дело. Полез.
Тут и рвануло.
Шохе ничего, просто вниз отбросило, а Сашке маленький осколок в глаз попал. Живой Сашка остался, только без глаза.
Бабка Сашкина нам сказала, что его Бог спас, а мы не верили и Сашку ругали, что из-за него нас всех выпороли как следует, а Шоху чуть в колонию не отправили.
Прошло много лет. Был я в тех местах. Бродил по заброшенному бывшему колхозному саду. Яблоню ту искал. Не нашел. А место определил сразу. Речной обрыв никуда не делся.
И к Сашке зашел. Он там же живет. С черной, въевшейся в щеку и лоб повязкой, закрывающей потерянный глаз. Внуков растит.
Теперь мы все вместе с ним знаем, что нас Господь сохранил, как и понятны нам теперь рассказы о войне наших дядек…
Баба Клава на нашем сельском приходе была единственной прихожанкой, у которой настоящая боевая награда была. Причем не медаль, а целый орден. Но вот рассказывать о том, за что она его получила, старушка не любила. Она вообще о войне редко вспоминала. Сколько ни приглашали бабу Клаву на всякие мероприятия ветеранские, сколько ни просили поведать о делах фронтовых и подвигах, лишь рукой махала. Тихонько и незаметно в уголке сидела, внимательно всех слушала и очень часто крестилась.
На все юбилеи военные и государственные медали ей давали, пенсию она повышенную получала, но как только кто начинал любопытствовать: «Ты бы, Клавдия Ивановна, рассказала, за что тебе орден дали?» — старушка замыкалась и иногда плакала. Не надо, мол, прошлое ворошить.
Я тоже как-то не вытерпел и после исповеди спросил:
— Баб Клав, а за что у вас орден?
