Утром 21 июня я пришел в вировскую библиотеку. К столу библиотекаря стояла небольшая очередь, где последней с грудой книг была аспирантка профессора Иванова — Нина Якушкина. Она сообщила мне, что получила от отца (академика ВАСХНИЛ) просьбу — срочно рассчитаться с библиотекой, общежитием и т. д. и сегодня же ехать домой (в Москву). Это нас озадачило. Ответ получили на другой день. Утром 22 июня мы с аспирантом Николаем Скориком пошли в кино, чтобы потом поехать в Пушкин на свои опытные делянки. Перед началом сеанса в зрительном зале вдруг возник шумок. Сидевший рядом военный нам сообщает: «Ну, ребята, по радио только что сообщили, что Германия объявила нам войну!» Потом успокаивающе добавил: «Это ничего, мы им дадим жару!» А сердце от такого сообщения заныло и стало не до опытных делянок.
Наступила серьезная, тяжелая пора — Великая Отечественная война, и многие из нас стали настоящими воинами, защитниками нашей любимой Родины!
Ну а пока что все наши научные и житейские планы рушились.
Вскоре получаем известие о гибели М. М. Кургатникова: он был начальником санитарного поезда, который попал под бомбежку.
Было уже не до диссертации.
С началом Великой Отечественной войны исследования в институте прекратились. Аспиранты, ранее служившие в армии, были сразу же мобилизованы. Я вместе с оставшимися помогал готовить мировую коллекцию к эвакуации и участвовал в сооружении оборонительных рубежей Ленинграда. Первое время ночами по распоряжению райвоенкомата дежурили в парках — стерегли город от парашютистов-диверсантов. Запомнилось дежурство в одном из парков города. Для этого на двоих выдали одну малокалиберную винтовку. К счастью (наверное, только для нас), ни один диверсант нам не попался. Практически все лето 1941 года мы укрепляли дальние рубежи Ленинграда — под Лугой, Толмачевом, Кингисеппом, делали эти места танконепроходимыми — срезали берег реки Луги (на языке саперов — делали эскарпы), перекрывали протоки между озерами и болотами для заболачивания. Работали мы, естественно, под руководством саперов и вместе с солдатами морской пехоты. Почти все это время над нами пролетали и нередко бились в жестоких схватках наши и немецкие самолеты и слышалась сначала далекая, а затем и близкая артиллерийская канонада. Особенно сильной она была в начале сентября, когда мы находились в 15 километрах от Толмачево.
5 или 6 сентября (помню, что это была суббота) на краю какого-то болота мы готовились на ночлег. Поужинали и только что улеглись спать, как услышали шлепанье по болоту, а затем и увидели цепочку бегущих людей, среди них наших знакомых саперов и нескольких военных. Увидев нас, они закричали: «Вы что, у немцев хотите остаться? Они уже к Детскому Селу подходят! Бегите за нами, через Колпино попробуем!» Спать ложились в одежде и сапогах, поэтому, схватив рюкзаки, — сразу же за ними. Этот путь они знали, и мы вскоре оказались возле узкоколейки. Пробежав некоторое количество километров, встретили железнодорожный путь, а еще через несколько километров — полустанок с локомотивом и немногими площадками. Двое военных пошли разведать, наши ли стоят около них. Мы подождали в кустах. Нам повезло: это последний состав, с минуты на минуту он пойдет через Колпино на Московский вокзал. Так мы на площадках от разбитых после бомбежки вагонов добрались до города.
