.]
Тех денег, которые мы с женой зарабатывали ремонтами, с грехом пополам хватало лишь на скромную жизнь. И тем не менее, как и всем другим людям, нам даже в эти трудные годы частенько доводилось — может быть, просто из врожденного человеческого чувства самосохранения — радоваться маленьким, порой пустяковым удачам, нас поддерживала дружба с близкими по духу и устремлениям людьми. И уж, конечно, что эти годы принесли существенного — так это понимание ценности дружбы. Как это ни парадоксально, но мы всё время ждали хороших перемен, питались разными слухами, порой непроизвольно отсекая дурные новости и гипертрофированно раздувая хорошие. Особенно нас заботила смена высшего руководителя страны. Как это водилось и водится на Руси, ждали, что вот, дескать, уйдет плохой и придет получше, более дальновидный, и тогда…
А годы эти действительно дали нам возможность посмотреть за короткий срок сразу на нескольких «гигантов мысли» — Брежнева, Андропова, Черненко. И, наконец, впервые за всю историю советской власти к руководству пришел человек, нормально, еще до всякой партийной карьеры и без папы-попечителя учебных заведений, закончивший университет, да еще Московский.
С его приходом к власти начались многообещающие перемены, теперь нашим фантазиям была предоставлена хоть какая-то, пусть зыбкая, но всё же — почва. В моей жизни тоже произошли удивительные перемены, которые я, сохраняя изрядную долю наивности, воспринимал всерьез. Наступил момент, когда я был вынужден мучительно думать над тем, уезжать или нет, а многие люди, глубоко и искренне мною уважаемые, твердили мне одно и то же: не спешите с отъездом, переломите гордыню, давайте вместе использовать этот исторический шанс. Я уже смирился с этой мыслью о неповторимости шанса и греховности безрассудного упрямства, написал письмо Горбачеву, которое не без труда попало ему в руки… и, тем не менее, шансом этим мне не дали воспользоваться те, для кого даже Горбачев — не указ. Меня выдворили из СССР, ясно показав, кто из них сегодня сильнее.
И все-таки я не стал бы возвращаться к этой истории и предавать ее гласности, если бы не одно обстоятельство, показавшее, что люди, старательно выставлявшие меня за пределы «Страны Советов», не забыли моей истории и хотят еще раз погреть на ней руки.
В предпоследний день работы XIX партконференции — 1 июля 1988 года — первый секретарь Ростовского обкома партии Б. М. Володин взял слово, чтобы обсудить вопрос о перестройке в подведомственной ему области, а заодно о предателе Сойфере, который только что сбежал в США. Похоже, других тем у ростовского секретаря не осталось, других проблем не накопилось, как поговорить о жителе города Коламбуса, в Ростовскую область, как известно, не входящего. Вместо того, чтобы рассказать о своих трудностях, он решил привлечь внимание ко мне:
