.
Только вечером нам удалось проникнуть к Владимовым в разгромленную квартиру, туда же приехали Елена Георгиевна Боннэр, Юрий Аркадьевич Карабчиевский, Инна Львовна Лиснянская и Семен Израилевич Липкин, художник Боря Биргер. Как могли, все приехавшие старались успокоить Наташу, Елену Юльевну и Георгия Николаевича, хотя случившееся ясно показывало, что вокруг них плетут зловещие планы руководители КГБ на самом высоком уровне.
Обыск у Владимова мог больно ударить и по мне. Несколькими месяцами раньше я начал передавать Георгию Николаевичу для критики главы из рукописи своей книги «Власть и наука», которые он, не торопясь, читал. В момент обыска у него было несколько глав из этой книги, в которой я повествовал о разгуле партийного диктата в советской науке, и в их числе самая жесткая по тону 6-я глава, где я писал о роли Ленина в развязывании террора в стране. Посягнуть в те годы на Ильича, да еще в столь вызывающе открытой форме, означало бросить вызов коммунистической системе, которая таких вольностей не прощала. Но Георгий Николаевич меня спас.
Переданные ему главы я печатал на старой бумаге — плотной и пожелтевшей, так как новую бумагу в стране было достать трудно. За много лет до этого в один из моих приездов в город Горький, когда я навещал маму, я наткнулся на завалы старых пачек когда-то хорошей бумаги, распродававшейся по дешевке, загрузил ими рюкзак и приволок в Москву. Теперь эта старая бумага очень пригодилась.
Главы лежали у Георгия Николаевича на самом видном месте, и, разумеется, один из гебистов сразу на них наткнулся и начал листать.
— А это что за антисоветчина? — спросил он.
— Это главы из «Управляемой науки» Марка Поповского, — не моргнув глазом, ответил Владимов.
Оргйнам было, конечно, хорошо известно, что в последние годы перед выездом из СССР писатель М. Л. Поповский дневал и ночевал у Владимова и Сахарова. К тому времени «Управляемая наука» уже вышла на Западе и по-русски и по-английски, поэтому прицепиться ни к автору, ни к Владимову было теперь не за что. Гебист отложил эту пачку машинописных страниц в сторону, более не интересуясь содержанием.
На следующее утро мы с женой решили продолжить ремонт, развели краску и начали докрашивать стены, но я увидел, что Георгию Николаевичу совсем не по себе. Он предложил пойти прогуляться, и мы бродили часа два по скверам вокруг их Малой Филевской улицы, неторопливо обсуждая случившееся и строя планы на будущее. Он рассказал мне, что во время обыска гебистский начальник открыто пугал его скорым и неминуемым арестом, вообще вел себя вызывающе нахально и развязно. Сомнений в том, что это не случайная выходка, не было никаких. Георгий Николаевич был сильно оскорблен этим напором КГБ, так как считал себя до корней волос преданным Родине и полезным ей. Ни о какой эмиграции он до этого не думал, но жизнь поворачивалась именно этой стороной. Теперь стало ясно, что они с семьей оказались на распутье дорог, одна из которых вела в тюрьму, а другая вела в изгнание. Для нормальной жизни в своей стране условий не оставалось
