Ты все понимаешь? Настал наш черед...
Готова ль ты к смерти?» И мать побледнела.
Лобзанье горячее запечатлела
на лобике детском: «Готова, рази,
но вместе со мною его ты пронзи!»
Заплакал навзрыд ее малый ребенок,
и Кочо увидел, как будто спросонок,
головку ребенка, кровавый клинок,
«С тобой пусть уходит любимый сынок!»
Кровь мальчика с матери кровью смешалась.
И Кочо сказал: «Сил немного осталось,
с собой совладаю — меня им не взять!»
Руками двумя крепко сжав рукоять,
он в сердце направил булатное жало,
а верное сердце унынья не знало,
он пал, побеждая тревогу и страх,
с кинжалом в груди, без испуга в глазах.
И воплями храм сотрясали невесты,
стеная от ран, погибая в бесчестье.
А бог со стены сквозь клубящийся дым
глядел, неподвижен и невозмутим.
Под низкою кровлею, на сеновале,
два брата, укрывшись от турок, лежали.
Их чета ушла. Тут старший из братьев
в огне лихорадки, безумный фанатик,
шептал, крепко сжав рукоять револьвера:
«Чего так дрожу я? Иссякла вся вера?
Огонь мою грудь продолжает глодать.
Не хочется здесь, взаперти, погибать.
Ах, мне бы на волю, мне б ринуться в сечу!
Там пулю найду, там погибель я встречу!»
Послышался шум на дворе у дверей,
там кто-то кричал: «Эй, слезайте скорей!»
Хозяина голос: «Слезайте оттуда!»
Вчера — хлебосол, а сегодня — Иуда!
Как слеп и бездушен отчаянный страх,
а он — для ничтожеств — советник в делах.
Неслышно, незримо он в душу вползает,
коварство и подлость в душе порождает:
во власти его, палых листьев желтей,
трусливый отец выдает сыновей,
и мать, выгоняя дитя на дорогу,
трепещет и шепчет: «Мне легче, ей-богу!»
Ни жалости нет у нее, ни любви,
их вытеснил ужас, царящий в крови.
Нет, Жекова не испугать Михаила,
он вихрем взметнулся. Откуда в нем сила?
Он в турок стреляет, крича им: «Назад!»
Но младший бледнеет от ужаса брат.
«Огонь! Окружай!» — заревели аскеры,
и бой разгорелся, нет ярости меры.
От выстрелов стены строенья дрожат,
а Жековы братья у входа стоят,
В руках револьверы, во взгляде решенье:
«Умрем — не сдадимся!» До смерти — мгновенье.
Трепещут сердца их, кровь хлынула в очи,
дерутся с ордою они что есть мочи.
Мякина и сено у них под ногами:
и это защита в сраженье с врагами!
Вдвоем против сотни... Шатается дом,
стервятники кружат над птичьим гнездом.
Но Жековы бьются — прицел у них точен,
убийцы валятся в песок у обочин
и дохнут, как куры в поветрие, в мор,
а кровь заливает разбуженный двор.
«Огня!» — Мустафа закричал разъяренный
и рухнул, стремительной пулей сраженный.
