Эпопея забытых | страница 17

И, когда врагами был удавлен он,

вдруг тысячегрудый к небу взвился стон,

и звучала долго в далях небосвода

пламенная клятва: «Свобода, свобода!

Смерть или свобода!»

Брацигово пало после славной битвы.

Как всегда, сраженье началось с молитвы,

с песен. Но надежды завершил разгром.

Предан был Батак наш. И легла ничком

Копривштица наша в грозном вихре бури, —

пушка-самоделка не спасла Клисуру.

Увидала рано бледная заря —

вся в крови дымится Средняя гора.

Десять дней сражались панагюрцы гордо,

все же их сломили мстительные орды;

и герой Каблешков, гневом распален,

был веревкой скручен — взял его в полон

темный поселянин. Даже лев Бенковски,

в ком смешались чудно Левски и Раковски,

над рекой геройски голову сложил.

Стыдно мне признаться, кем он предан был...

В той неравной битве враг, силен числом,

смёл восторги наши, гордый наш подъём!

Да, удар был тяжек, паника ужасна,

многое померкло, многое угасло.

И опять сказался здесь инстинкт раба,

омрачилась снова родины судьба!

Тяжесть поражений и измен все новых —

плод извечной жизни в тягостных оковах.

Вот что нам великий нанесло урон!

И эпохи этой в хаосе времен

огненно-кровавый будет след светиться,

мрачной и жестокой, ей в веках не скрыться,

вечно ей пред нами тучею стоять,

на историю нашу будет тень бросать,

чтоб не забывали мы тот год кровавый,

год позора, срама и бескрайной славы.

Панайот Волов (1850 – 26.05.1876)

Бледные, бежали от враждебных орд.

Обливаясь кровью, Волов, храбр и горд,

вскрикнул: «Все пропало, нам не драться дольше,

рухнуло восстанье, нет надежды больше,

Как же нам бесславной смерти избежать?»

Балканы:

— Ни тропы, ни ложа вам не можем дать.

Город:

— У меня лишь петли.

Хижина:

— А на мне проклятья.

Янтра:

— Так скорей, бедняги, все в мои объятья!

11.08.1877 г. – Орловский 36-й и Брянский 35-й пехотные полки; болгарское ополчение. Командующий – Николай Столетов.

Пусть следов позора мы еще не стерли.

Пусть еще рыданья стынут в вашем горле.

Пусть мрачнее тучи, полночи черней

память униженья, горечь прошлых дней.

Пусть еще мы светом и людьми забыты.

пусть народа имя трауром повито,

пусть в прошедшем нашем, точно злая тень —

скорбный день Батака, Беласицы день.

Пусть иные люди осмеять готовы

боль, что принесли нам старые оковы.

Укорить нас гнусной памятью ярма;

пусть твердят, что вольность к нам пришла сама.

Пусть. Но в нашем прошлом, не таком уж давнем

веет чем-то новым, богатырским, славным,

чем-то необычным, что, вздымая грудь,

в ней сумело пламя гордое раздуть: