Эпопея забытых | страница 10

железо, которое молот ковал,

к утру превращалось в разящий кинжал;

и юноши все, что могли, продавали,

опинцы кроили, оружье искали.

Предвидя застой и торговле конец,

торгует лишь оловом бледный купец!

Подростки, глумясь над турчином в подвале,

шептались и тысячи пуль отливали.

Сушили в селе сухари про запас;

мужик, хитровато прищуривши глаз,

натягивал медленно обод железный

на ствол старой вишни. Работой полезной

он занялся, мудро друзей оглядев…

На пяльцах болгарский оскалился лев.

Из пушек смешных и из ласковых пяльцев,

голов белокурых и трепетных пальцев,

из этих трудов, из болгарских долин

возникнуть был должен герой-исполин.

Так в несколько дней, через мглу лихолетий,

народ сразу вырос на много столетий.

Далекие годы... На старом Афоне,

где в темной чащобе взор путника тонет,

убежище есть,— там забыт лживый мир,

там хочется верить и в счастье и в мир!...

Там волны Эгейского теплого моря

рокочут, с лесными преданьями споря,

и тихо доносится набожный звон...

Там в маленькой келейке, тихой, как сон,

безвестный монах за церковной оградой

все пишет, едва освещенный лампадой...

О чем же он пишет в полночной тиши?

О том ли, как жить для спасенья души,

о жизни ль святых, испытавших гоненье,

старательно пишет он в уединенье?

Иль славит господние он чудеса?

Иль тщится нам путь указать в небеса?

Иль жизни святых он приводит примеры

египетской, римской и эллинской веры?

Зачем позабыл он про отдых и сон?

Мудрец он? Иль просто помешанный он?

Иль, может быть, он согрешил против Бога,

за что и наказан игуменом строго?

Но вот он вздохнул и промолвил: «Конец!

Венчает мой труд долгожданный венец...»

И бросил он взор восхищенный, приветный

на плод своих долгих и тяжких трудов,

на то, чему жизнь он отдать был готов —

огромную жизнь, — жизнь для цели заветной,

вложил в свою книгу монах незаметный.

Как мать на младенца с восторгом глядит,

он смотрит на труд свой... в нем радость горит,

как в юном борце в час победы желанной,

он рад, как поэт, громкой славой венчанный,

он счастлив, как некий библейский пророк,

иль древний отшельник, когда между строк

в старинных писаньях, обтянутых кожей,

находит вдруг искру премудрости божьей...

И бросил монах свой взволнованный взор

на хаос далеких насупленных гор,

на звездное небо, на шумные волны...