Я следую тропой далее, и заросли снова редеют, пока среди них из тумана не выступает одинокое небольшое здание. Когда я подхожу к нему, неожиданно где-то в стороне шуршит опавшая хвоя, будто кто-то пробежал рядом. И мне даже кажется, что в дымке я различил спину убегающего человека в темно-синей одежде. Но я не могу быть уверенным в том, что именно увидел, потому осмотр постройки остается приоритетной задачей. На грязном фасаде сидит несколько кровососущих крылатых насекомых, мне приходится сбросить и задавить их, чтобы открыть дверь. В здании темно, сырой воздух наполнен едким химическим запахом. Чей бы это ни был дом, он находится в запустении — по углам помещения и на всех предметах пыль и паутина, стены покрыты пятнами черной плесени. Я быстро пересекаю мрачную прихожую и, собравшись зайти в следующую комнату, еще более темную и узкую, служащую, по всей видимости, кладовой или подсобкой, вижу в проходе длинные толстые ростки красного оттенка с раздутыми утолщениями на концах. Напоминает бесцветную плесень, выросшую в ржавых вагонах метро. И это растение так же выбрасывает в воздух клубы спор, когда я уничтожаю ростки топором. Красные споры оседают на пол, и я прохожу в узкую комнату, которая оказывается складом картин. Я вытаскиваю на свет, слабо льющийся через дверной проем, первое попавшееся полотно, и вижу знакомый до боли «Дворец Съездов», только по холсту хаотично размазана черная краска. Что ж, хуже это безвкусное полотно все равно не стало бы, в таких практически штампуемых изображениях дворца нет никакой ценности. Но следом я извлекаю из пыльной стопки прекрасный «Океанский пейзаж», непоправимо испорченный таким же актом вандализма. Так неужели дальше я увижу… Я не хочу видеть больше ничего, но руки сами тянутся к полотнам, и нехорошие ожидания сбываются. Портреты. Но поверх лиц людей на всех картинах нетвердой рукой нарисованы черные пирамиды. Это зрелище повергает в уныние с отголосками тревоги. И голова снова болит так, что я чувствую себя избитым и отравленным, пребывающим на грани смерти. Но, может, виной моему паршивому самочувствию просто царящий здесь всюду резкий запах.
Я должен, несмотря ни на что, выяснить все, что может касаться постройки в лесу, и, покинув хранилище полотен, я иду по винтовой лестнице вверх, снова расчищая встающие на пути заросли красноватой влажной плесени. Просторная комната, в которую я прихожу в итоге, оказывается мастерской живописца, если только вандал, марающий черной краской полотна, может продолжать называться деятелем искусства. Сам автор сидит на грязном полу у заколоченного досками окна, сгорбив спину. Вглядевшись в лицо мужчины, я вспоминаю, что знаком с этим человеком — несколько лет назад именно ему я заказывал свой портрет, только просил изобразить меня молодым, без седых волос и морщин, а главное, без шрамов, которые оставил мне Коррибан. Из-за всего, что творилось в моей жизни, я и забыл про этот заказ, но и живописец все это время не сообщал ничего о ходе своей работы, что определенно странно. Заметив меня, мужчина медленно встает, подходит ближе и нехотя протягивает мне руку. У меня нет желания отвечать на этот жест с одолжением, тем более что химический запах, похоже, исходит от одежды художника.
