— Допустим… послушай маму.
— А сам?
— До меня еще не скоро очередь дойдет, — Гаджо был младшим в семье, а потому искренне полагал, что взрослеть ему вовсе не обязательно. И матушка по неизвестной прихоти поддерживала в нем эту уверенность.
Может, ждала, когда он притащит в дом змеиные яйца?
— Когда-то и я так думал, — вздохнул Нкрума, отодвигаясь от визора. — И не только я…
— Да ладно…
Братец проводил взглядом толстую бабочку-белянку, впорхнувшую в окно. Та заплясала, закружилась, роняя с крыльев белесую пыльцу.
И по комнате поплыл сладкий аромат переспелой джарвы.
Захотелось пить.
И на свободу.
На свободу больше…
— Что страшного в женитьбе? Всем рано или поздно приходится…
— Посмотрим, как ты запоешь, когда твоя очередь наступит.
— Не скоро, — младшенький оскалился. — Я не собираюсь совершать выдающихся деяний, а значит, хорошую партию мне не предложат. А без хорошей партии матушка настаивать не будет. Так что, братец, сам виноват… сидел бы на своей границе тихо, гулял бы свободным. Нет же, подвигов захотелось.
В чем-то он, баловень, был безусловно прав. Но вся натура Нкрума отказывалась эту правоту признавать.
— А вообще… выбери кого-нибудь. Если все равно, то просто закрой глаза и ткни пальцем…
— Нет.
— Почему?
Бабочка носилась вокруг лампы, ударяясь об абажур, и тогда рыхлая пыльца падала едва ли не комками, а в аромате проскальзывали гнилостные ноты.
— Потому… — Нкрума вздохнул. Как ему объяснить?
И не только ему.
Братец не желает понимать очевидного.
Брачный ошейник — это далеко не просто ритуальное украшение, которого рано или поздно удостаивается любой круон. Это ошейник и есть.
— Отец счастлив…
— Ему так приказано, — огрызнулся Нкрума. — Пусть бы только посмел не быть счастливым… посмотри на Джая…
— А что с Джаем?
— Ничего.
— Да успокойся ты. И объясни толком, — братец сел, и хвост его раздраженно щелкнул по подоконнику.
— Толком?
На визоре вспыхивали и гасли золотые лепестки.
И время от времени раздавался тот самый вкрадчивый голос с угрожающим обещанием обустройства личной жизни.
— Толком… раньше Джай делал, что считал нужным. А теперь — то, что полагает правильным его дорогая супруга. Маррет… его когда-то называли надеждой Шадара. И в итоге? Эта надежда надышаться на свою красавицу не способна, разве что туфельки в зубах за нею не носит… и то потому, что боится ткань попортить. Берго…
— Хватит, — младшенький махнул рукой. — Я понял. Ты боишься повторить их судьбу.
— Еще как.
Нкрума передернуло.
