Внезапно, я слышу глубокий вдох, и затем в отражении остаюсь одна, наблюдая за уходящей широкой спиной и плечами.
Когда дверь закрылась, я могу, наконец, выдохнуть и тяжело опуститься на пол. Дрожу, положив руки на колени. Я сняла свои ярко-красные туфли от Джимми Чу и поставила их на зеркало, одна туфля осталась стоять вертикально, а другая свалилась на бок.
Делаю глубокий вдох, выдох. Ещё раз. Сжимаю пальцы в кулак, в тщетной попытке остановить их дрожь. Из меня вырывается рыдание, но я подавляю его. Ещё раз, громче. Я не могу, не могу. Если разрыдаюсь, то дверь снова откроется, и я поддамся потребности в утешении. И мне, сражающейся со всеми своими «я», понадобится физический комфорт, чувственное подбадривание... а я это ненавижу. Ненавижу. Как только дверь закрылась за широкой и мускулистой спиной, чувствую глубокое тайное желание принять душ и смыть память о нём со своей кожи.
Мне это необходимо. Я не могу бороться с реакцией своего тела на такое грубое, мужское, сексуальное, чувственное превосходство.
Схватив подушку с дивана, обнимаю её руками, и прячу лицо в жёсткой ткани, позволяя себе поплакать. Камера находится позади меня; он будет видеть только как я сижу на диване, переваривая события утра. Он будет видеть только мою нормальную, естественную реакцию на травму.
Я вся дрожу, так сильно, что болят суставы, и рыдаю в подушку. Только в одиночестве я могу снять броню.
И пока плакала, меня осенило: это был первый раз в моей памяти, когда кто-то пришёл и ушёл, а я оставалась полностью одетой всё это время. Аномалия.
Высушив слёзы, я восстановила своё дыхание, нашла равновесие. Отложила подушку. Встала, встряхнула руки и откинула волосы. Нет больше слабости. Даже когда я одна.
Взглянула на часы: семь сорок восемь утра. Что я буду делать весь оставшийся день? Я никогда не была одна так долго. Наверное, это будет шикарным, дорогим подарком.
Нет.
Целый день один на один с моими мыслями?
Я в ужасе.
Тишина дышит истиной. Одиночество порождает самоанализ.
Ты девушка. Я не ожидала этого. В досье твоё имя указано, как Джордж Э. Томпкинс. Двадцать пять, двадцать семь лет, единственный ребёнок и наследник весьма значительного состояния Техасского нефтяного барона. Джордж Томпкинс. Фотографии нет. Я ожидала увидеть техасского парня, растягивающего звуки и с большой блестящей пряжкой «Тони Лам» с потёртостями.
Встреча назначена на девять утра. Калеб отменил несколько сеансов сегодня, так что я могла поспать чуть подольше... и нанести консилер на злые чёрно-зелёно-жёлтые синяки на горле.
