Удивительно, как хорошо мы ладили в те недели. Иногда я ловил себя на том, что бездумно соскальзываю в былую привязанность к нему, и почти не вспоминал о его предательстве. Мне трудно было вспоминать о нем в летние дни, сменявшие один другой, когда сверху лилось лучезарное сияние и утренний воздух наполнялся не поддающимся описанию ощущением распахивающейся жизни, кислородного опьянения, по-северному языческого восторга, какого-то сияющего ореола, какого-то чувства, настолько бессмысленно многообещающего, что от испуга я падал обратно в кровать. Трудно было помнить о нем в пьянящей и чувственной чистоте таких утр; и я забывал, кого ненавижу и кто ненавидит меня. Мне хотелось плакать от внезапных приступов беспричинной радости или невыносимого ожидания, или оттого, что те утра были для меня чрезмерно наполнены красотой, ведь я все равно знал: и в таком прекрасном мире слишком много ненависти.
Лето лениво тащилось вперед. Никто не обращал на нас никакого внимания. Однажды я поймал себя на том, что описываю мистеру Прадомму, как мы с Финеасом спали на пляже, и он, казалось, слушал с большим интересом, вникал в подробности, но при этом упустил главное: что мы откровенно нарушили одно из основных правил школы.
Всем было все равно, никто, в сущности, не следил за нашей дисциплиной, мы были предоставлены самим себе.
Наступил август, добавив великолепия нью-гемпширскому лету. В начале месяца выдалось два дня, когда лил мелкий затяжной дождь, а после все стало прощально пышным. Ветви старых деревьев, которые я обычно видел либо полуоблетевшими, либо совсем голыми во время зимних семестров, теперь разве что не ломались под тяжестью буйной густой листвы. Маленькие проплешины на земле, за которыми никто не ухаживал, неожиданно превратились в цветники, неведомого происхождения подлесок вокруг спорткомплекса и река расцветились яркими красками. В воздухе ощущалась потаенная свежесть, словно посреди лета вздумала вернуться весна.
Но экзамены были на носу. Я оказался не готов к ним настолько, насколько мне хотелось бы. Союз самоубийц продолжал собираться каждый вечер, и я исправно присутствовал на сходках, потому что не хотел, чтобы Финни раскусил меня так же, как я раскусил его.
А кроме того, я не мог позволить ему обойти меня, хотя прекрасно знал: совершенно неважно, кто возьмет верх. Важно только то, что происходит в душé. А я уже понял, что тайное убежище Финни – одинокое, эгоистичное честолюбие. Он не был лучше меня, независимо от того, кто побеждал во всех наших состязаниях.
