Когда занавес поднимается на психотической сцене, у нас создается впечатление, что режиссер разрушил декорации и вместо этого позволяет публике созерцать беспорядок за сценой. В невротических сценариях реплики персонажей связаны между собой; а здесь история, которую нам рассказывают, ставит нас в тупик. Психотический сюжет, как и невротическое творение, состоит из слов и идей, но смысл слов так личным образом изменен, что трудно ухватить их скрытое значение. Бред, структурированный как сновидение, тем не менее, живет как неумолимая реальность в создавшем его уме.
К счастью, в схватке с Невозможным большинство из нас имеют в распоряжении иные театры, нежели театр бреда. Есть и другая сцена, на которой могут найти себе замену многие неисполнимые и запретные желания. Эта сцена, находясь между безграничной внутренней вселенной и ограничивающим миром внешней реальности, совпадает с тем, что Винникотт (Winnicott, 1951, 1971) называл «переходным пространством». Это потенциальное «пространство», по Винни-котту, — промежуточная область опыта переживаний, лежащая между фантазией и реальностью. Оно включает, наряду со многими другими явлениями, место для опыта, получаемого в культуре, и место для творчества (Ogden, 1985). В пространственно-временном континууме этой социальной области, как подчеркивал Винникотт, разыгрывается многое из существенного в человеческой жизни. Для многих людей, однако, эта промежуточная область опыта болезненно ограничена и может быть переполнена патологической активностью, такой, как пагубные пристрастия любого рода. Сценарии Переходного Театра описаны в главе 3.
Особая форма пагубного пристрастия разыгрывается теми, кто использует людей, словно наркотики, эксплуатируя их, а не обмениваясь с ними. Такие пациенты часто раскрывают перед нами трагическое неверие в свое право на непрямые либидинальные и нар-циссические сублимации, которые предоставляет Переходный театр. Не сознавая, что они используют других в качестве замены объектов, недостающих их внутреннему психическому миру, они боятся аннигиляции, если другие не исполнят их ожиданий. Их сценарии не являются ни невротическими, ни психотическими творениями; они, скорее, заимствуют и тот и другой образ мысли и действий. Эти характерные симптомы трудны для «постановки», поскольку они требуют сотрудничества Я других людей, которые должны соглашаться на роли, отведенные им в личном театре субъекта. Наркотическое использование других как артистов для своего тайного сценария основано на том, как постулировано субъектом Невозможное, а именно, на условии, что другие существуют только как часть его самого. В то же время режиссер зависит от потребностей и желаний других и в этой мере вынужден подчиняться требованиям Возможного. История Белоснежки, рассказанная в главе 3, — пример одного из многих способов, которыми мы можем, сами того не зная, использовать Я другого, чтобы как-то справиться с невыносимыми чувствами. Выражение ненависти, гнева, вины и никчемности примысливается другому, и он соответственно наказывается.
