Запретное, как подразумевает его этимология, всегда связано с тем, от чего ребенка отговаривали (ставили вербальные преграды, вое-прещали). Его репертуар, следовательно, состоит из плотно сгущенных вербальных текстов, которые повествуют о бурях и преградах в одиссее желания. Первые три «сцены из психической жизни», приведенные в главе 2, иллюстрируют перемежающиеся силы влечения к Запретному и отвращения от него. Они сохраняют, в форме окаменелости, плод детских сексуальных теорий и фантазий. Такие творения, замечательные по своей судьбе и общему воздействию, на самом деле — закодированные версии сложных пьес.
По контрасту театр Невозможного раскрывает страдания более широкого плана, страдания, которые часто болезненно затрудняют отношения в социуме и на работе, оставляя у каждого из нас чувство обиды и растерянности. Как можем мы врачевать раны, нанесенные нашей нарциссической целостности внешней реальностью: невозможностью быть одним целым с матерью; крушением иллюзии, что можно управлять мыслями и действиями другого; пониманием, что мы должны принять свою однополость и не обладаем властью и половыми атрибутами обоих родителей; фактом старения и, наконец, неизбежностью смерти? Большинство из нас умудряются как-то выстроить шаткие приспособления к этим реалиям, но несомненно, что в бессознательных фантазиях мы все двуполы, вечно юны, бессмертны и всемогущи.
Если не удается найти приемлемых путей трансформации невозможных желаний в замещаюшие удовлетворения, то в психической структуре может возникнуть серьезный изъян, ведущий к глубоким нарциссическим нарушениям. Фрагмент анализа пациентки, названной Анжелой, с которой мы встретимся в главе 10, дает представление об этом аспекте психических расстройств. Если же нар-циссические защиты и отношения терпят неудачу, то возникает риск психотической декомпенсации. Пример такого более тяжелого исхода — особая дезорганизация реальности, называемая бредом. Сценарий юного будущего убийцы, приведенный в главе 2, — живая иллюстрация трагедии, присущей данному выражению Театра Невозможного. Мы больше не становимся свидетелями сцен нормально-невротической борьбы в защиту своих взрослых прав, или нарциссической борьбы за поддержание чувства собственной ценности и личной идентичности. Психотический сюжет вращается вокруг неослабевающей борьбы за право существовать, против собственного глубочайшего убеждения, вселенного интерпретациями детства, что право на независимую жизнь или даже на само существование было нежелательно.
