Театр души | страница 29
п
Фобийные, истерические и навязчивые симптомы создаются Я. Однако Я — не один, а несколько человек. Сложная структура, называемая Я, может прийти к попыткам самоисцеления, которые мы называем симптомами, только ценой значительных творческих усилий, в которых и отрицание, и тревога, и страдание — все играют свои роли. Эти шедевры внутреннего театра, созданные младенческим Я, располагающим примитивными психическими средствами, склонны обретать форму в подростковом возрасте и затем представляются взрослому Я в качестве неотвратимых фактов, которые жизнь навязывает внешней силой неизвестного происхождения. Роковые слова и страшные эпизоды, которые ребенок из прошлого интерпретировал (иногда правильно, а иногда ошибочно), словно пугающее предостережение исчезли из сознательной памяти взрослого, но при этом они забрали с собой фантазии, сновидения, желания и смешанные чувства волшебства и тайны, связанные с любовными чувствами и эротическим возбуждением у каждого ребенка. Цель любопытных психических компромиссов, к которым приходит маленький ребенок, двоякая: смириться с запретами взрослого мира, который стремится ограничить разнузданные выражения сексуальности и все-таки сохранить собственнические и инцестуозные цели детской любви. Взрослый, чей разум давно уже стер из сознательных воспоминаний эти знаменательные детские решения, теперь предъявляет высоко символичный сгущенный текст, вроде психической стенограммы, которую он приносит аналитику в форме симптома.
Это симптомотворчество болезненно и непостижимо для пациента. Хотя пациент, вступающий в анализ, убежден, что психоаналитику уже известна тайная причина его страданий, на самом деле, неведомые истоки утраченных сценариев и их нынешняя форма разделены многими годами. Множество забытых случаев и сброшенных со счета сновидений исказили перспективу и скрыли за собой создание изначального компромисса. И все-таки авторы этих изначальных сценариев, в общем, признают, что это они ответственны за них, и что тайна их смысла скрыта в них самих, даже когда они стремятся обвинить других в своем страдании и требуют от аналитика открыть дверь, ключ к которой есть только у них.
Чтобы проиллюстрировать эллиптическую природу этих сценариев, я выбрала два примера из того, что можно рассматривать как «классический» репертуар психоаналитической сцены: невротическую драму и драму перверзии. Они сравнимы по своей психической функции, какими разными ни казались бы их внешние симптомы. В обоих случаях анализируемые пытались предохранить часть своей сексуальной жизни от конфликтов, которыми были обязаны осложнениям эдипальной организации и затопляющей внутренней материнской фигуре. Они пришли к совершенно разным «решениям», и были равно озадачены ими.
