Следующий этап потерь — разводы. Только вроде бы всё утряслось вокруг ячейки общества, сформировался какой-никакой круг общения семьями, и тут ячейка сия с громким треском распадается, разнося привычный мир в клочья. И начинается: кто за одну сторону конфликта болеет, кто за другую… Одни радостно выслушивают, какой он «козёл и молодую жизнь твою заел», а другие с неменьшим смаком согласно кивают над стаканами по поводу «этой тупой стервы». Причём линия раздела болельщиков чаще всего проходит посередине семей — по принципу гендерной солидарности. А в результате обе стороны начинают избегать дружеского контакта с тобой, дабы избежать повторения истории в собственной ячейке. А потом либо новая ячейка и очередной виток перераспределения отношений, либо, если жизненный опыт тебя чему-то научил, свободное холостяцкое бытие, закономерно исключающее тебя из круга общения всё ещё семейных друзей, ибо зависть — нехорошее чувство.
Иногда внезапно навалится политика, разделив нас кровоточащей трещиной непереносимости терминологии: «в» или «на»? «Наш» или «ненаш»? «Борцы» или «террористы»? «Герой» или «тиран»? И вот, те, кто вчера были готовы вместе в разведку, сегодня в лучшем случае на одном поле срать не сядут. А в худшем — и оба в разведке, и оба на одном поле, но с разных его сторон друг на друга в прицелы смотрят.
А там, глядишь, и следующий этап пошёл, самый печальный, но неизбежный и необратимый: сверстники начинают помирать. Кто от пьянства, кто от рака, кто в аварии, а кто и просто так — от общего несовершенства жизни. Годам к сорока оглядишься — ё-мать! Сколько ж наших уже зарыли, а ведь молодые, в принципе, всё…
Но больше всего мы теряем друзей не от водки, и не от социального неравенства, и даже не от семейной жизни. Мы их теряем от собственной лени и усталости, и даже не скажешь от чего больше, ибо чем дальше, тем тяжелее отделять одно от другого. Всякое дружеское общение требует времени и душевных сил, а мы так устали, нам так лень шевелиться… Зачем нам эти посиделки «за жизнь»? Алкоголь уже не так радует, ибо печень и на работу с утра, жизненные перипетии не возмущают и не шокируют — да даже и не развлекают, ибо мы умудрены жизненным опытом и видели всё это во всех видах. А главное, мы давно убедились, что один человек может помочь другому разве что деньгами, потому что своего ума никому в голову не вложишь, и советы наши пусты и не влекут за собой действий. И нет больше споров о смысле жизни, поскольку экспериментально установлено, что такового в ней не имеется. Вот тут и возникает подспудная мысль «зачем это всё?» Зачем эти разговоры — всё переговорено сто раз, и знаем мы друг друга как облупленных. Все вопросы знаем, и все ответы. К чему эти пьянки, если половина из нас уже вполне себе тихие пьяницы, а вторая половина как раз завязала? К чему эти позы друг перед другом, когда все всех давно видят насквозь? А долгая память, как известно, хуже, чем сифилис…
