— Барон Штилов!
Глубокое изумление отразилось на лице графини Франкенштейн, тогда как дочь ее порывисто встала: яркая краска подернула ее лицо, и она почти тотчас же беспомощно опустилась в кресло, устремив полные слез глаза на дверь.
Лакей принял молчание графини за знак согласия и исчез.
Вошел Штилов.
Он, как всегда, был свеж, на лице его не осталось ни следа утренних тревог, только прежняя беспечная и легкомысленная веселость сменилась торжественной серьезностью, придававшею его красоте особую прелесть.
Он подошел к дамам.
Молодая графиня опустила глаза и завертела носовой платок в руках.
Мать приняла молодого человека с совершенным спокойствием.
— Мы вас давно не видели, — мягко сказала она, — где вы пропадали?
— Служба отнимает очень много времени, графиня. Вопрос о войне, кажется, решен, — надо приучаться к военному положению.
— Нам только что говорил о вас барон Рейшах, — продолжала графиня.
— И, верно, что‑нибудь злое? — заметил живо Штилов и пристально посмотрел на молодую девушку, которая не поднимала глаз и не шевелилась.
— Он нас испугал было, но, кажется, неосновательно, — добавила графиня, осмотрев его быстрым взглядом с головы до ног.
Штилов улыбнулся.
— Барон, по‑видимому, принимает во мне слишком большое участие, — сказал он, — но его заботливость совершенно лишена веских причин.
Графиня быстро взглянула на дочь.
— Вы едете сегодня к графине Вильчек? — спросила она.
— Я не знаком с ней, — отвечал Штилов тоном, в котором слышалось сожаление.
— Но, по крайней мере, проводите нас туда? — Графиня встала. — Мне надо еще привести в порядок мой туалет — дочь моя готова и пока посидит с вами.
Глаза Штилова сверкнули счастьем.
— Я совершенно к вашим услугам, графиня, — поклонился он.
Графиня вышла из комнаты, не обратив внимания на негодующий взгляд, который бросила на нее дочь.
Молодые люди остались одни. Наступила небольшая пауза. Штилов подошел к креслу молодой девушки.
— Графиня! — произнес он тихо.
Графиня подняла глаза и посмотрела на него с удивлением, тогда как губы ее сложились в горькую усмешку.
Свет упал ей на лицо и обличил, когда она подняла голову, ее слегка покрасневшие веки.
— Господи! — вскрикнул Штилов. — Вы плакали!
— Нет, — сказала Клара твердо и сухо, — у меня болит голова, и я просила у мамы позволения остаться дома.
— Графиня, — продолжал Штилов взволнованным голосом, — я должен еще ответить вам на один вопрос — на один намек, сделанный вами на вечере у графини Менсдорф. С тех пор мы с вами не имели случая видеться без свидетелей.
