За закрытым оконцем громко сплюнул администратор: «Кха-тьфу!..»
И, как по команде, засмеялись «волхвы» № 1 и 2.
— Вот еще один адиёт! — подытожил Юрченко. — Поди сюда, парень, не теряй понапрасну силы, опускайся вместе с нами на дно…
…Через полчаса в ресторане за тем же столиком сидели все три «волхва» и с притворным добродушием посмеивались над общей своей неудачей. Уловление будущего чемпиона откладывалось на неопределенное время.
Однажды утром поселок был буквально оглушен странными звуками. Казалось, что привели в непрерывное действие средних размеров сирену, назначенную для оповещения о тревоге. Однако это не сирена, а рыдания одной из обитательниц поселка напугали народ. Из скромной квартиры корпуса № 1 лились сии чарующие изъявления женского горя, а в крайнем — десятом корпусе их можно было воспринимать, так сказать, «невооруженным ухом». И знатоки поселковой жизни сообщали пораженным слушателям:
— Это Дуська воет. Ага. Кладовщика Сургунькина жена Дуська с первого корпуса. Самого его ночью сегодня забрали: проворовался, голубчик, больно шибко… Такая, говорят, недостача, аж сама милиция развела руками. Ага. Вот она и воет. Горюет, значит… Слышите?.. Во дает, во дает!.
И Дуська действительно «давала»… Она сидела, что называется, «неприбранная» среди комнаты, приведенной в беспорядок в результате обыска, рвала на себе волосы, еще вчера состоявшие из двадцати пяти штучных локонов, завитых на полгода, а ныне — более похожие на нечесаную гриву мустанга, поминутно всплескивала руками и выла, выла не переставая… В дверях толпились соседки, меняясь словно в почетном карауле. Соседки шепотом делились соображениями о силе Дуськиного голоса и глубине ее горя. В общем, народная молва склонялась к мнению, что взяли кладовщика Сургунькина — Дуськиного мужа — правильно, ибо он расхищал государственное добро нещадно. Но и Дуська права в своем громогласном изъявлении тоски, ибо ей арестованный приходится как-никак мужем и кормильцем был незаурядным.
Часам к десяти Дуськин бас превратился в зловещий хрип (начала выть Дуся с полшестого). Однако еще у корпуса № 8 можно было, прислушавшись, уловить этот хрип. А соседки в дверях сильно поредели. И тогда-то появилась в комнате некая тетя Нюша — пенсионерка, проживающая в четвертом корпусе и известная своим благочестием. Постоянно одевающаяся во все черное и в белый головной платок, Нюша отличалась пулеметностью речи и завидной быстротою реакции в перебранках с бабами. Сутками не выходя из церкви, тетя Нюша тем не менее была всегда в курсе решительно всех дел обитателей поселка. И ее признавали за мудрую советчицу, хотя и побаивались ее острого и поразительно быстро мелькавшего во рту языка.
