После калёных крещенских морозов взыграли на своих резких свистелках истошные вьюги. И понеслись сломя голову во все стороны по логам и долам косматые метельные табуны, замелькали белёсо, закружили, забуянили, взвихривая снежный прах.
Такая неуемистая бушевала непогодь, что бывалые обозники, крестясь, поговаривали меж собой, как бы она не удержалась до самого Афанасия-ломоноса, до конца января.
Алябьевские отряды напрочь увязли в снегах. Головные силы приостановились в тридцати вёрстах от Мурома, в большом селе Яковцеве, обочь Оки. Пережидая ненастье, ратники десятками набивались в курные избы. Накидав соломы, вповалку укладывались на полу и беспробудно похрапывали, благо дни были с заячий хвостик, а ночи — долгими и без всякого сполоху: окрест сплошь непролазь и завируха.
Нюхать печной чад да вонь что стрельцу, что посадскому тяглецу в привычку. Всё бы ладно, да кончились кормовые припасы для лошадей. И когда поутихло, Алябьев наказал разослать по весям за кормами обозных мужиков. Отправился и Кузьма с четырьмя посадскими вкупе.
— Не маловато ли нас, Минич? — заопасался один из них, робковатый и тщедушный Гаврюха. — А ну как напоремся на лиходеев!
— По сугробищам-то малой кучкой ловчей уйти от погони, — успокоил его всё предусмотревший Кузьма. — Да и кто, окромя нас, в такое время по округе шастать будет?
Увалистые долы холодно взблескивали под выплывающим из мути солнцем. По ним белыми потоками струилась позёмка. А на высоких застружистых умётах радужно вспыхивала множеством мелких острых звёздочек, слепила морозная пыль.
Выбирая путь между заносами, Кузьма весело щурился, ласковым почмокиванием бодрил лошадь и, время от времени опираясь на луку седла, оборачивался, поглядывая, как мешкотно, но упорно тянется за ним обоз из десятка розвальней и волокуш.
