Полярные совы с диэлектриком | страница 2
Разговоры, как правило, начинаются и продолжаются в машине, где у каждого своего места. Водитель Лёшка, молодой парень, чернокудрый красавец и алиментщик, как и полагается, на своем месте, за рулем. (Я его однажды, для игры слов, окрестил бараном — как нельзя подходит: кудрявая голова над баранкой. Мозги тут ни при чем, хотя и эту тему можно было развить.) С другого краю — пожилой электромонтер с высшим образованием Саныч, гроза доски почета, как про него говорит Лёшка. «Подпольная» кличка Саныча — Президент. Я, понятно, посредине, между двух огней или полюсов (у меня средне-специальное). Как диэлектрик, по-нашему говоря. Если уж совсем по-нашему, по-электрически, то бригада наша — сущий конденсатор с двумя разноименными полюсами и диэлектриком. Заряженный, стало быть, конденсатор.
Ну вот, например, каждый раз в машине происходит приблизительно следующий разговор.
Начинает обычно Лешка:
— Сосед у меня, мужики, — убил бы. Или, как говорил мой бывший хохол-тесть, «вбыв бы».
Президент пока молчит. Поскольку Лёшка упорно смотрит на меня, я улыбаюсь и поднимаю вверх брови. Это можно понять двояко — как одобрение Лёшкиной решительности и как вежливый вопрос: а в чем конкретно дело?
Лёшке того и достаточно, он продолжает:
— Да, хороший тесть был. До сих пор жалко: сало, бульба, горилка, «варэники»… А сосед, блин, в коридоре встретишь — весь из себя такой приветливый и невиноватый. А иногда, сволочь, как врубит с утра свой музыкальный, чёрт бы его побрал, центр, так думаю: выйти, что ли, в коридор, позвонить в дверь, а как чайник высунет, так сковородкой по чайнику!.. Кажись, у него вместо мозгов одни низкие частоты: бух-бух. Поел-поспал — опять: бух-бух! Ну, честное слово — «вбыв бы»!
Президент наконец отзывается, задумчиво глядя на дорогу:
— Каждому человеку, Лексей, хочется быть в чем-то непохожим на других. И когда не хватает способностей или ума на реализацию желанной оригинальности, такой человек просто шумит: голосом, музыкой — какое-никакое, а своеобразие. Или, из той же оперы, чтобы доказать что-то, хватается за последний аргумент — за посуду, например…
— Вот-вот, — простодушно подхватывает Лёшка, — у меня жена, тоже, бывало, как что, так хвать за тарелку, за летающую, как гуманоид. Во! — он откинул ладонью кудель ото лба, в сотый раз показывая черепной шрам. — А вот тесть — душа-человек, и сообразительный. Не то что некоторые. Меня понимал — как никто, — здесь Лёшка осуждающе зыркал на Саныча. — Без всяких завихрений. Ему тоже доставалось. Мы, с ним, бывало… А наутро претензии от супруги — мне одному. А я весь из себя такой невиноватый, говорю, ты чего шумишь, все нормально. Сейчас только анальгинчик пивком запью — и опять как огурчик. А!.. — он в сердцах отмахивает рукой, чуть мне по уху не задевает, видимо, отгоняя душещипательные воспоминания, уверенный, что мы его не поймем.