Ферштейн, или Всем Звезда | страница 23



Позже мне рассказали, что в начале восьмидесятых, — до Перестройки, когда еще не открылись все шлюзы и отъезд за кордон не перестал быть экстраординарным делом, — моей бывшей хозяйке удалось без проблем, как уверяли соседки, эмигрировать в Германию. Еще соседки уверяли, что она там «жирует неизвестно с каких заслуг».

И вот я теперь думаю…

Вы меня понимаете.

Обязательно постараюсь расследовать данную версию, — и это будет уже другая, более интересная история, с разоблачениями и погонями.

Европа +

Это встреча случилась в самом начале нулевых. В аэропорту «Шереметьево» ко мне подошел человек моих лет и сказал, лукаво щурясь:

— Извините, конечно, но мне кажется, я вас знаю. Мы когда-то были знакомы.

Я не узнавал данного господина, но при этом кого-то он мне… Да, пожалуй, он напоминал мне моего декана, такая же осанка, черты лица, мимика. Только вот возраст должен быть другим.

— У вас нет родственников в Тюмени? — на всякий случай спросил я.

Он покачал головой — нет. И понизив голос, предложил шутливо:

— А давайте, я назову пароль, и если он верный, то вы автоматически скажете отзыв.

Уже интересно, я кивнул.

— Каратмэн! — сказал он и расплылся в улыбке.

Действительно, «отзыв» получился почти автоматически. А «почти» — потому, что я все-таки немного его исказил, намеренно, проверяя:

— Южная Рыба!

— Южный Балык, — поправил он, снимая сомнения. — Ты жил в моей комнате. Ну, москвичи, киевляне, Троцкий…

Ба, да это же тот самый связист. Точно, шея, кадык, «бо убью»… Только вместо шикарной шевелюры — сверкающая лысина.

Мы пили кофе. Но разговора, который был бы интересен обоим, не получалось. Я старался выведать, как сложилась судьба у каждого из наших общих знакомых. Но Связист не проявлял к теме особенного интереса, отвечал рассеянно. Мне показалось, что с бОльшим вниманием он оценивал мой внешний вид — во что я одет-обут, какие у меня ладони, пальцы. Даже, по тому, как подрагивали его ноздри, мне показалось, что он принюхивался. Он сказал, что с моей (моей!) «бандой» больше практически «не пересекался». К тому же, после того лета он проработал на Балыке еще всего год с небольшим, после чего уехал с Севера на Большую Землю.

Но вот рассеянность сменилось озарением. Он хлопнул себя узкой ладонью по безволосому черепу:

— Да! Совсем ведь забыл, склероз. Слышал, слышал от своих коллег связистов, долго еще с ними переговаривался с Земли… Что тот, который самый большой из них, кажется, его звали… что-то связано с Гомелем, что ли. Ну, неважно. Коллеги рассказывали, что он потом служил в Афганистане и сгинул там без вести.