– Ты не думаешь, что в этой картине имеются слова? – он нахмурился, снова поднимаясь. Он встал передо мной, положив руки мне на плечи.
– Что ты…
Он повернул меня лицом к картине. – Что ты видишь?
– Мужчину, держащего гитару.
– Ладно, а что ты чувствуешь, когда видишь это?
– Я…
– Тсс! – прервал он меня.
– Ты только что…
– Тсс,– утихомирил он меня во второй раз, но уже смеясь. – Просто взгляни на нее. Представь, что это тот, кого ты любишь, и ты подошла к нему такому. Вы не проронили ни единого слова. А просто застыли в такой позе.
Наклонив голову в сторону, я сделала так, как он просил, пытаясь разглядеть кого-нибудь в изображении, но человек, которого я увидела, слишком сильно тревожил меня, чтобы продолжать смотреть.
– Что ты спросила бы? – тихо поинтересовался он.
– Почему ты такой голубой? – пошутила я.
– Верно, – ответил он со всей серьезностью. – Почему. Такой. Голубой? Из всех цветов, почему Пикассо выбрал голубой?
– Полагаю, ты знаешь причину.
– Да. Она была нарисована во времена его «голубого периода».
– Ты издеваешься надо мной, – засмеялась я.
– Нет, – сказал он, и я заметила, что он не отошел. Хотя я нисколько не возражаю. – В то время он боролся с депрессией. Некоторые источники говорят, что он даже подумывал бросить живопись. Ничего, что он создавал, не казалось ему достаточно хорошим. Под этой самой живописью есть три других образа. Мне всегда было любопытно, каково это быть одним из величайших и самых влиятельных художников двадцатого века и идти в свою студию не единожды и не дважды, а трижды, и так безумно ненавидеть творение, созданное своими руками, что ты вынужден замазать все.
– Амелия? – мы повернулись в сторону входа, где стоял Ноа, безразлично уставившийся на нас. – Все тебя ждут.
– Черт возьми! Правда? – я помчалась к нему, но остановилась на полпути. – Было приятно с тобой познакомиться, Лео, и спасибо.
– За что? – спросил он.
– За то, что перечил мне.
– В любое время, – ответил он с ухмылкой на губах.
– Да, я нашел ее. Мы уже идем обратно, – сказал Ноа по телефону, все еще ожидая меня. Помахав еще раз Лео, я последовала за Ноа из галереи. – Ты не должна ходить одна.
– Почему? Потому что какой-нибудь сумасшедший фанат запрыгнет на меня в музее? Здесь меня никто не знает, – в течение нескольких минут я была просто Амелией, и мне понравилось это.
– Лишь потому, что кто-то говорит тебе, что не знает тебя, вовсе не означает, что так и есть. Ты должна нанять телохранителя.
