я подразумеваю тех, у кого нет ни малейшего ни к правилам, ни к людям. Яркий пример такой личности — преступник, с которым мне пришлось общаться во время психиатрической практики в тюрьме. Этот старик страдал болезнью Альцгеймера и с трудом мог обслуживать себя. Он ничего не помнил, смутно осознавал, где находится, пользовался подгузниками для взрослых и даже есть самостоятельно не мог, потому что все стекало по подбородку.
тем не менее он умудрялся контролировать продажу сигарет и карточные игры. Причем делал это так, словно нарушать правила для собственной выгоды было сутью его натуры. Он выстроил продуманную систему товарооборота и точно знал, с кем может вести дела. Ему хватало разума, чтобы управлять процессами и людьми, которым доверял дела там, где сам уже ничего не мог. Имея определенную власть, он играл на нуждах тех, кто на него работал. И пока оставалась хоть малейшая возможность, продолжал хладнокровно оттачивать свое мастерство — доставать что угодно у кого угодно.
Исторически научный подход к такого рода преступным элементам всегда был связан с понятиями свободной воли и вины. Также в отношении обязательно встают вопросы добра и зла, сумасшествия и испорченности, болезни и греха. Больны ли эти люди? Могу ли они контролировать себя? Здоровы ли они психически? Несут ли ответственность за то, что совершают? Или же они вконец испорчены? Заслуживают ли они наказания? Или нуждаются в лечении? Ученых XIX века интересовал вопрос, насколько разрушительным может быть поведение человека, который осознает свои поступки и их последствия>92. Они размышляли над тем, способен ли человек контролировать степень своей жестокости. Французский врач Филипп определял состояние таких людей как (мания без бреда). Американский психиатр Бенджамин Раш описывал их как «злостные нарушения без раскаяния»>92. В 1830-х годах антрополог Джеймс описал «непреодолимое желание наносить вред или причинять ущерб»
