Даже Аксьон Франсез, этот союз утомленных и упорных молодцов, последователей, лишенных таланта, но отнюдь не высокомерия, жалкого соперничества под гнетом дряхлеющей диктатуры, не стоит того, чтобы я тянул эту лямку.
Что касается демократий - народных, радикальных, социалистических и коммунистических - горе мне! - если бы я не был столь рассеян и беспутен.
Мне уже давно отказывали в публикации статей на том основании, что они плохо написаны. И вот опять! Потому что если бы они рискнули опубликовать три предыдущих, четвертая была бы хорошей и даже лучше, чем все то, что я могу сделать сейчас, когда я старею и теряю первоначальный задор.
Мне отказали в успехе, который какое-то время подстегивал бы мою беспечную и небрежную натуру. После этого я мог бы от всех отвернуться, обретя ббль-шую уверенность в себе, и посвятить себя главному труду
- Не путать резкость и глубину. Тот факт, что я рассказываю здесь о своем сифилисе или разных штуках, что я выделывал в армии, чтобы порвать с жизнью в окопах и казармах, когда она меня доставала, ни на шаг не продвигает меня к моей тайне. Все это только показуха.
Могу ли я в дневнике разобрать себя по косточкам? Или же я складываю в ящик свои разрозненные останки?
Громкие нравственные заявления почти ничего не значат ни в плане психологии, ни даже в плане морали. Когда бы я сказал и доказал, что был шалопаем, вот тогда бы мой читатель сильно продвинулся. Ему захотелось бы узнать, как шалопай уживается с нелюди-м°м, а нелюдим с кем-то еще, и как эта дружная семья всегда шагает в ногу.
А достичь этого можно, лишь рассказывая здесь всякие занимательные истории, в которых схвачен переход от одного персонажа к другому и краткий диалог в момент обмена местами.
- Вот уже двадцать лет я ищу сюжет романа за пределами собственной жизни. Соединить себя с кем-нибудь, кто на меня совсем не похож. Тотчас я чувствую, как теряю дар воображения, и меня одолевает скука. Описывать обыкновенных людей, какое унылое времяпрепровождение. Преображать их, какая нелепость! Бальзак навевает на меня смертельную тоску. Большинство его героев я нахожу скучными, его честолюбцы чудовищно заурядны. Слава Бальзака раздута. От его честолюбцев, единственных, кто хоть как-то отрывается от земли, слишком попахивает школьными сторожами и приказчиками. С его аморалистической пошлостью может сравниться только его сентиментальная глупость (его девушки, его святые).
Я люблю только Стендаля, потому что Стендаль - это Расин, это высокий роман, хотя он и притянут к земле словно Гулливер, привязанный сотней лилипу-товских нитей.
