- Я тебя обыскался, Бонно, обегал все казармы. Капитан приказал всем затовариться на складе до двух часов.
Давай шевелись, если хочешь управиться до полудня.
И пошел прочь, проворчав что-то в адрес капитана, который всегда подкинет работы перед самым обедом.
- Что случилось? - с улыбкой спросил Теодор.
Я объяснил, что должен подготовить боеприпасы для учебной стрельбы.
- Много времени это не займет, - добавил я. - Не больше получаса. Если хочешь, можешь пока прогуляться.
Он сказал, что лучше подождет меня возле орудий, и я отправился выполнять распоряжение, пообещав вернуться к полудню и взять его с собой в столовую.
На складе рядовые и несколько канониров грузили снаряды на тележки и растаскивали их по батареям.
- А что за парень крутился на твоих позициях? - поинтересовался Шанэн, когда я принялся отвинчивать крышку ящика с боеприпасами.
Я сказал, что это брат приехал из Парижа навестить меня.
- Да ну! Не думал, что у тебя есть брат. А сколько он здесь пробудет?
- До вечера.
- Ну вот, - огорчился добряк Шанэн. - Если б я знал, не стал бы тебя беспокоить. Вообще-то мы тут и без тебя справимся, правда, парни? Возвращайся к брату, Бонно. Я загружу твою тележку.
Я поотнекивался немного - просто из вежливости, - но он продолжал настаивать, и кое-кто из ребят его поддержал. Так что я доложился дежурному лейтенанту, получил разрешение и зашагал назад, к Теодору.
Отсутствовал я всего десять минут и удивился, обнаружив дверь помещения моей батареи закрытой, - я был уверен, что, уходя, оставил ее распахнутой. Впрочем, задумываться об этом я не стал, толкнул ее, вошел и в тот же миг услышал приглушенный возглас человека, которого застигли врасплох. И человеком этим был Теодор.
Он стоял в дальнем углу, возле каменного выступа, вполоборота к двери. На скулах его выступили красные пятна, в глазах было странное выражение. Одной рукой он опирался на выступ, в другой - правой - сжимал, как мне показалось, какой-то белый предмет.
Что-то - наверное, выражение его глаз - подсказало мне, что происходит, и это было как удар молнии. А потом вдруг выражение это изменилось, и я понял - он догадался о том, что я все про него знаю.
Мы долго стояли так, глядя друг на друга, в полной тишине, совершенно неподвижно. Он пристально смотрел мне в лицо, я не отводил глаз, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. По-моему, в тот момент я был потрясен гораздо сильнее, чем Теодор.
Наконец я заговорил, и собственный голос показался мне чужим:
