Причастие, по Августину, относится к телу Христа как слово к вещи. Если он тем не менее учит о действительном приобщении к божественному при причащении, то речь идет о приобщении души и через душу. Такое четкое высказывание не оставляет места никаким толкованиям и исключает позднейшее римское учение о святых дарах.
>187 Уже этих весьма беглых замечаний достаточно, чтобы даже совсем непосвященный читатель понял, что для понимания Евхаристии было два пути: на один путь указывали более идеальные, ориентированные на духовное начало таинства более утонченных эллинов (теперь как «праздники памяти», наполненные конкретным содержанием благодаря жизни Христа), другой путь присоединился к семитским и египетским колдовским учениям, хотел в хлебе и вине увидеть действительное тело Христа и его вкушение привести к магическому превращению.
Эти два направления>188 несколько веков шли друг рядом с другом без каких-либо решительных догматических битв. Ощущение страшной опасности, очевидно, способствовало стремлению избежать их. Кроме того Рим, уже давно молчаливо избравший второй путь, знал, что против него самые значительные Отцы Церкви, а также древнейшие традиции. И вновь слишком добросовестный Север поднес факел к этому идиллическому покою, где под стопой универсальной и непорочной Церкви жили люди двух различных религий. В IX веке впервые как о неопровержимой догме сказал аббат Радберт в своей книге «Liber de corpore et sanguine Domini» о магическом превращении хлеба в объективно существующее тело Христа, которое на всех, кто приобщается его — даже на незнающих и неверующих—оказывает магическое, дающее бессмертие действие. Кто же поднял перчатку? Даже в самом кратком обзоре нельзя пройти мимо этого факта: это был король Франции, позднее поддержанный королем Англии! Как всегда, первый порыв был правильным. Германские князья сразу почувствовали, что речь идет об их национальной независимости.>189 По поручению Карла Калена, это учение Ратберта опроверг сначала Ратрамн (Ratramnus), а затем Скот Эригена. Что здесь речь идет не о простом теологическом диспуте, видно из того, что тот же Скот Эригена преподносит целую навеянную Оригеном систему, идеальную религию, воспринимающую Священное Писание вместе с его учением как «символ невыразимого» (res ineffabilis, incomprehensibilis), доказывающую метафизическую несостоятельность разницы между добром и злом и т. д., и что именно в это время достойный восхищения граф Готтшалк (Gottschalk), сразу после блаженного Августина, развивает учение о божественной Благодати и о предопределении. Теперь спор нельзя было уладить дипломатическим путем. Германский дух начал пробуждаться. Рим не должен был этого оставлять, иначе его власть скоро бы закончилась. Готтшалк был подвергнут церковными властями бичеваниям почти до смерти и затем пожизненному заточению, Скот Эригена, бежавший на родину в Англию, по приказанию Рима был злодейски убит монахами. Таким вот образом несколько столетий велись переговоры о природе причастия. Папы, правда, относились к этому все еще очень сдержанно, почти двусмысленно. Для них важнее было удержать всех христиан под своим пастырским посохом, чем вести дискуссии, которые могли потрясти основы Церкви. Однако, когда в XI веке пламенный Беренгар фон Туре (Berengar von Tours) вновь начал распространять религию идеализма по всей Франции, решение не заставило себя ждать.
