если мы внимательным взором проследим за этой историей, мы обнаружим, что Рим никогда ни на йоту не отступал от своих притязаний на власть, и в иных случаях был терпим, как ни одна другая церковная организация. Только горячие головы в его среде, в частности многие внутренние протестанты, а также сильная оппозиция извне постепенно навязали папскому престолу все более определенное, все более одностороннее догматическое направление, пока, наконец, легкомысленный pontifex maximus XIX века в своем Sillabus не объявил войну всей европейской культуре.
>167 Папы более ранних времен были мудрее. Великий Грегор горько жаловался на теологов, которые мучили себя и других вопросами о природе Божества и другими «непостижимыми вещами», вместо того чтобы заниматься практическими и благотворительными делами. Рим был бы рад, если бы теологов не было вообще. Как правильно отметил Гердер: «Крест, икона Богоматери с Младенцем, месса, четки имели больше значения, чем все утонченные спекуляции».
>168Вполне естественно, что эта небрежность, моральная неустойчивость, беспринципность и светскость шли рука об руку. Это тоже был элемент силы. Греки слишком много и «утонченно» размышляли, религиозные германцы были слишком серьезны, Рим же никогда не отклонялся от золотого среднего пути, по которому идет огромное количество людей. Стоит только почитать произведения Оригена (как образец того, к чему стремился Восток), а затем как резкую противоположность этому Лютера «О свободе христианина» (как обобщение того, что Север понимал под религией), чтобы сразу понять, насколько и то и другое мало подходило для людей хаоса народов, и не только для них, но и для всех людей, которые были заражены ядом promiscua connubial. Лютер предполагает таких людей, которые находят опору в самих себе, людей способных к такой же внутренней борьбе, как его борьба. Ориген поднимается на высоты познания, где индийцы чувствовали себя как дома, но только не жители Римской империи, тем более такой человек, как блаженный Августин.>169
Рим, напротив, точно понимал, как я только что заметил, характер и потребности того пестрого населения, которое в течение столетий должно было быть носителем и посредником цивилизации и культуры. Рим не требовал от своих сторонников ни величия характера, ни самостоятельности мышления, это у них взяла Церковь. Правда, место находилось и для мечтаний, и для талантов — при условии послушания — но эти талантливые и мечтательные люди были лишь вспомогательным войском, так как внимание было обращено к массе, для нее религия была перенесена полностью из сердца и головы в видимую Церковь, чтобы она была каждому доступна, каждому понятна, для каждого осязаема.
