Надеюсь, что приведенных замечаний достаточно, чтобы вызвать живую картину и одновременно убеждение, что христианство как религиозное здание действительно покоится на двух совершенно различных, часто прямо враждебных мировоззрениях: еврейской исторически-летописной вере и на индоевропейской символической и метафизической мифологии (о чем я писал на с. 550 (оригинала. — Примеч. пер.)). Я могу ограничиться только замечаниями, даже сейчас, когда я намереваюсь бросить взгляд на борьбу, которая неизбежно должна была возникнуть из столь противоестественного соединения. История только тогда приобретает истинность, когда она принимается к сведению в деталях как можно подробнее. Где это невозможно, обзор не может быть слишком общим. Только таким образом возможно действительно полностью понять правду высшего порядка, нечто живое и неискаженное. Худшими врагами понимания истории являются краткие курсы. В данном особом случае познание взаимосвязи явлений облегчается тем, что речь идет о вещах, которые еще живы в нашем сердце. Намеченный в данной главе раздор таится, даже если иногда неосознанно, в сердце каждого христианина.
Хотя в первые века христианства внешне борьба протекала более бурно, чем сейчас, все равно никогда не было полного перемирия. Именно во второй половине XIX века затронутые здесь вопросы заострились главным образом в результате деятельности вечно деятельной, неутомимой в борьбе римской церкви. Невозможно помыслить, что наша культура может достигнуть истинной зрелости, если ее не освещает солнце чистой, единой религии, лишь поэтому она выйдет из «Средневековья». Если совершенно ясно, насколько полезно для понимания нашего собственного времени живое знание ранних времен открытой, беспощадной борьбы, то несомненно, что дух нашей современности помогает постичь начальную эпоху становления находившегося в поисках христианства. Подчеркну, что только самые первые эпохи учат нас понимать опыт собственного сердца, потому что позднее борьба становилась все менее истинно религиозной, все более чисто церковно-по- литической. Когда папство достигло вершины своей власти (в XII веке при Иннокентии III), прекратился собственно религиозный импульс (который был так силен совсем недавно, при Грегоре VII), отныне в какой–то мере произошла секуляризация Церкви. Так же мало можно рассматривать Реформацию как чисто религиозное движение, — очевидно, наполовину это политическое движение. При таких условиях не остается иного понимания, кроме прагматичного, чисто человеческое же опускается до минимума. В XIX веке вследствие почти полного отделения от государства религии в большинстве стран (что никоим образом не затрагивает сохранения одной или нескольких государственных церквей) и вследствие изменившегося, теперь чисто морального, положения ставшего внешне бессильным папства произошло заметное пробуждение интереса к религии и всех форм как истинной, так и суеверной религиозности. Симптомом этого брожения является образование большого количества сект.
