Поэтому сырье, исходный материал знаний, т. е. количество открытого, можно сравнить с имущественным сырьем — деньгами. Уже древний летописец Роберт Глосистерский (Robert of Gloucester) в 1300 году пишет: «for the more a man can, the more worth he is» («чем больше человек может, тем больше его ценность»). Кто много знает — тот богат, кто мало знает — беден. Но именно это сравнение, которое вначале кажется довольно банальным, оказывает прекрасную услугу, чтобы нам держать руку на пульсе в области знаний, потому что значение денег полностью зависит от их применения, что мы можем на них сделать. То, что богатство дает власть, а бедность калечит, является verite de La Palisse, даже глупец ежедневно наблюдает это на примере себя и других. И все же один из мудрейших (Шекспир) пишет:
If thou art rich, thou'rt poor.
Если ты богат, ты беден! Действительно, жизнь учит нас, что между богатством и умением не существует простого, непосредственного соотношения. Точно так же, как гиперемия организма, т. е. прилив крови, вызывает остановку жизнедеятельности и даже смерть, мы часто видим, как легко парализует человека большое богатство. Так же обстоит дело со знаниями. Вначале мы видели, как индийцы погибли от анемии знаний, это были в определенной степени умирающие с голоду идеалисты. Китайцы, наоборот, были надутыми parvenus, не представляющими, что делать с огромным капиталом своих знаний — без инициативы, без фантазии, без идеалов. Распространенное выражение «знание — сила» сразу не действительно, но зависит от того, кто этот знающий. О знаниях еще больше, чем о золоте, можно сказать, что сами по себе они ничто, они точно так же могут принести вред человеку, полностью его погубить или, наоборот, поднять и облагородить.
Не имеющий знаний китайский крестьянин — один из самых работоспособных и счастливых людей на земле, ученый китаец — это чума, это раковая опухоль своего народа. Поэтому достойный восхищения человек, Лao–цзы, которого не поняли наши современные, воспитанные в представлениях о человечестве комментаторы, тысячу раз имел право писать: «Ах, если бы мы («мы», китайцы) только могли оставить всезнайство и ученость! Нашему народу это было бы в сто раз полезнее!»>292 Но и здесь это вновь объясняется индивидуальными, прирожденными способностями, врожденным характером. Одна раса превосходно продвигается вперед с минимумом знаний, большее количество для нее смертельно, так как у нее нет органа для них. Для другой жажда знаний является врожденной, и она начинает хиреть, если не получает питания, она умеет перерабатывать поступающий материал знаний сотнями способов, не только для преобразования внешней жизни, но для постоянного обогащения мышления и творчества. В этой ситуации находятся германцы. Не количество их знаний заслуживает восхищения — потому что любое знание относительно, — но факт, что они обладали редкой способностью это выучить, т. е. без конца открывать, без конца заставлять говорить «немых сфинксов», и к тому же способностью в определенной степени абсорбировать воспринятое, так что для нового всегда появлялось место, без того, чтобы наступило полнокровие.
