— Сам-то что же, бездетный?
— Троих Господь прибрал. Трое живы здоровы. Девки уж почитай невесты. Сын же, в школе при академии учится. Я его на полный кошт определил.
— О как! И все на милостыню?
— Чего спрашиваешь, коли сам знаешь, что не только на нее, — обреченно вздохнул мужик.
— Х-ха! Вот молодец. Ну а с дядей Яшей как же? Как он мог пойти на ограбление своего клиента? Решил прибрать все оставшееся? — Иван смотрел на Кузьму требовательным взглядом.
Если это дядя Яша, то ему нужно это знать. И тогда уж, этому еврею выкресту не жить.
Без вариантов. Помнится, некоего Родиона, помощника новгородского купца, за подобную подставу, Карпов младший отправил к праотцам. И этот меняла ничем не лучше.
— Да чего теперь-то, — глянув на Ивана, вздохнул нищий. — Племянник у него есть, Изя, помогает в делах, ну и за наследника у него.
— Видел такого, — подтвердил сотенный.
— Вызнал я, что он садомит.
— И что, дядя из-за этого открестится от него?
— Дядя, нет. А вот коли синод о том прознает, торчать пареньку на колу.
— И дядя спасая своего племянника…
— Если бы прознал дядя Яша, то я уже гнил бы у него в подвале, и меня пытали бы каленым железом. Клиенты и авторитет для него священны, — покачав головой, возразил Кузьма.
— Так отчего же племяш не рассказал ему?
— Потому что, с такой язвой меняла от парня не откажется, но и дело ему не передаст.
Просто вышлет к дальней родне, чтобы грозу от дома отвести. А Изе очень уж хочется получить наследство.
— Вот так, разбрасывая авторитет? И какое тогда ему достанется наследство?
— Так, я ведь наглеть не собирался. Один клиент в год, не более. Ну чего только не случается на Москве.
— Вот значит как. Н-да. Это я удачно так поохотился. Если конечно ты не наврал тут с три короба. Ну да ничего. Мы это живо проверим. И для начала навестим твою родную Осиновку.
— Зачем это? — Вскинулся Кузьма.
— А с родичами твоими познакомимся. Но для начала, навестим университет. Чай, сынуто на казенном коште не больно-то и сладко живется.
— Вот значит как.
— А ты как думал.
— Угу. Ну да чего уж там. Ноготок увяз, всей птичке пропасть, — тяжко вздохнул Овечкин.
— Фрол, уходим. Этого забираем с собой. Не трясись, Добрыня, тебя не тронем. Кузьма, а ты чего расселся. Поднимайся, мил человек. Пора ноженьки поразмять.
