Гром стал у магазина в раздумье: возвращаться в гильдию или заодно посетить "Броню"? Раздумья привели к мысли, что неплохо бы узнать чем торгуют в Валгоре латники.
Уже заметно стемнело, когда он шагал в обнове в сторону другой торговой точки города.
Снова ориентируясь по карте, он пробирался в новом направлении через площадь, в сторону дороги, ведущей к тому магазину, как неожиданно в густую толпу вонзились наряженные всадники, трубно гудевшие в рог.
Гром, как и все тут оказавшиеся прохожие, тоже притормозил, потеснился с остальными вместе к обочине, когда промчалась в образовавшемся проходе вычурная колесница, запряженная четверкой кипенно белых коней, в сопровождении десятка рыцарей на лошадях и в помпезно изукрашенных латах. А в толпе эхом пронеслось: "принцесса!", "принцесса!".
Тут в голову почему-то закралась неожиданно шальная мысль: включить инфернальное зрение. Для чего это ему здесь, не дал себе отчета, а просто сконцентрировал желание в зрении, и всё.
Со всех сторон из плотной толпы потекли блеклые флюиды, приливом накатились на Грома потоки чувств, в массе с ощущением восторгов, разбавленных порой равнодушиями. Он уже пожалел, что так сделал, как вдруг из пролетающей колесницы ударила по глазам ослепительно сверкающая серебриной еще одна ментальная нить. Пронзила зрачки и потекла по нему потоком похоти.
Тут и она сама неожиданно выглянула на миг в окошко кареты. Показались в проеме удивленные глаза молоденькой дочери монарха. И что было странно, Гром точно знал на кого именно в толпе с интересом глянула она.
Пролетела карета дальше по проспекту, а народ вновь привычно заполнял пустоту дороги, чтобы следовать по прерванным маршрутам. Только Гром пока оставался на месте, запечатлев в памяти личико юной дочери здешнего монарха.
Он чувствовал сейчас дикое волнение, прокатывающееся в груди. Что это такое происходит тут с ним - не понимал. Неприсущее ему чувство голодного хищника, перед носом которого пронесли лакомый кусочек филе. Гром жадно уставился в том направлении, где исчезла за поворотом карета, и ощутил, как его мелко трясет. Ему стоило немалых усилий пристыдить себя за пробудившуюся слабость. Но это далось ему далеко не сразу.
Заскрежетав зубами, пришлось признаться себе, что отныне готов на любые безумия ради той искорки, сверкнувшей в окошке кареты вниманием к его персоне. С ужасом догадался: отныне задачей номер "два" для него стала близость с бесконечно недоступной дочерью монарха. Единственное, что его еще успокаивало, что не стало сразу номером "один". Спасение Гуоно все еще номер "один".
