— Time is money! — воскликнул падре Сантос.
— Или вспомним старинное чудесное мавританское изречение, падре, — и учитель Гирнальда с пафосом продекламировал: — …время — не золотая ли это пыль, иль бивни слона, иль перья страуса… — Известно, что еще на вечерах в студенческие годы он срывал немало аплодисментов за исполнение монологов из древних трагедий. Гирнальда вернулся к предмету спора: — Превосходно, сеньорита Табай и сеньор Мондрагон, вот и получится, что будет механизированное время, а люди — меха… ха-ха… нические…
— Ну это уж словоблудие!.. — Священник расхохотался.
— Не прерывайте меня, падре. У нас люди уже механизированы. И что ж, благодаря этому они стали счастливее?
— Наш удел — плачевная юдоль, и в сем мире мы — явление преходящее, — провозгласил священник, — а счастливы будем только на небеси. — И речитативом произнес: — На небо я пойду, на небе благословлю…
— О проблеме счастья мы не спорим, учитель, — подчеркнул Мондрагон и, обратившись к Малене, спросил: — А ты как думаешь?
Малена с укором посмотрела на него: никто из присутствующих не знал, что они перешли на «ты».
— И, кроме того, — заключил Мондрагон, — чаще всего слышишь, что счастье в пассивности, в терпении, в покорности — так говорят, чтобы беднякам легче было смириться с нищетой. Какой-нибудь прохвост, заглянув в нашу провинцию, ораторствует: «Они бедны, но они счастливы!» И вы, учитель, не хотите, чтобы мы лишали их именно такого счастья?
— Мы здесь обсуждаем… — Малена опередила учителя Пьедрафьеля, который, собираясь ответить, поправил галстук и, втянув руки в рукава, пощупал кончиками пальцев манжеты. — Мы здесь, если позволите мне резюмировать, обсуждаем, следует ли поднимать уровень жизни и культуры жителей нашей провинции соответственно нашему времени. Простите, но мне это напоминает дискуссию у постели тяжелобольного, который уже при смерти, — дискуссию по поводу того, следует ли оставить его агонизировать, ибо, на наш взгляд, в агонии он счастлив, или нужно дать больному лекарство, чтобы он вылечился, чтобы он жил. Целесообразно ли механизировать время или нецелесообразно?
— Это, разумеется, не ставится под сомнение, — согласился Пьедрафьель. — Бремя мертвого времени, которое мы вынуждены тащить на себе, сводит на нет все наши стремления к прогрессу, однако, не жонглируя термином «счастье», мы спрашиваем себя: во имя чего все это делается? Во имя добра или зла для людей?
— Во имя добра. А по-твоему, нет?… — обратилась Малена к Мондрагону и тут же спохватилась, что нечаянно сама обратилась к нему на «ты». Такая фамильярность вряд ли понравится учителю Гирнальде.
