С фотографии на нас смотрела светловолосая с короткой стрижкой, изящная, легкая блондинка, актриса «навсегда», как говорила Раечка, «наша Марлен».
Марлен, ты поможешь нам, Марлен, ты победила Фирины черные ночи в волосах. Коротко остриженная, обесцвеченная Фирочка, перманент на голове которой был идеально уложен а-ля Марлен, чем-то отдаленно напоминала великую актрису.
— М-да, что-то мы сделали не так... Хотя твоя работа, Раечка, безупречна, — сказала я.
— А разве ты не поняла, какой промах мы совершили! — закричала Рая. — Изменения произошли, но недостаточные!
— Не трогайте меня! — вспыхнула Фира. — Я этого не переживу.
— Если не перестанешь мне мешать, с тобой будет то же, что и с Сашей.
— Мамочка! Пощадите! — завопила Фира. Когда первый приступ истерики прошел, она покорно сказала: — Я согласна.
Рая ловко вертела в руках бритву, мастерски водила ею по кожаному ремню. Она пристально рассматривала лезвие бритвы.
— Готово, — сказала Рая.
— Можно приступать к операции, — подтвердила я
Фира зажмурилась с видом человека, идущего на казнь. Я намылила ей лоб, а Рая ловко сбрила ее густые, бархатные, точно восточные ятаганы, сросшиеся брови. И пока Фира находилась в состоянии увязшего в мутном густом отчаянии мотылька, Рая деловито возилась с желтой коробочкой. В ней что-то испортилось, пересохло и, когда, наконец, она развела краску, Фира уже не плакала. Ощущение, что огонь, горевший в ее глазах, каким-то странным образом спрессован, передалось и нам. Перед тем как приступить ко второму этапу превращения, мы взялись за руки и не отпускали друг друга ни на минуту. Чудо совершалось на глазах с каждым мазком кисточки, давшей новую жизнь тонким, как волоски, изгибам бровей. Фира все больше и больше походила на Марлен, она сроднилась с прекрасной дивой, превратившись пусть в сводную, но сестру.
— Надо бы волосы щипцами подкрутить, а я их дома забыла, — сказала Рая.
— Я сбегаю, — предложила я.
— В моей комнате на комоде. Матери не говори, что я... — Рая осеклась, но я поняла все, о чем она не могла сказать при Фире.
Я нырнула с порога в морозное, хрустящее утро и оно, утро, омыло меня мелкой снежной крупкой. Я подумала, что солнце, это большое ледяное солнце, никогда уже не проснется, что плен в зоне Глюк вечен и мне ничего не остается, как идти вперед и не останавливаться. Устойчивость и статика означали немедленную смерть. Я ввалилась в дом Раи, маленькую пристройку из самана с низкими, вровень сугробам, окошками. Быстро схватила щипцы и бросилась обратно к двери.
