И что с того, что померли от скуки
Все мухи в ближней лесополосе,
Зато не будут лапать вражьи руки
Того, что нам давно святее всех:
Корову Зорьку — ведь одна осталась.
Пусть молока, зараза, не даёт,
Нам и не надо, тоже, эка жалость.
Зато мы любим всем селом её...
За хлебом в тыл к проклятым оккупантам
Вчера мы посылали наш обоз.
С последними ударами курантов
Пришёл обоз, но хлеба не привёз.
Проклятые враги в коварстве злобном
Споили всех в обозе — вот те на!
И остаётся, римлянам подобно:
— О, нравы! — восклицать. — О, времена!
Побелите хатку
Я капля крови в желтом поле,
блакитно небо надо мной,
и ни над чем уже не волен
я, бестелесный и немой…
Теперь я семо и овамо,
и мне легко, как во хмелю…
Вы побелите хатку, мамо,
бо я уже не побелю…
Не уберёг...
Прилетело на исходе дня —
и не стало друга у меня…
Я приник к земле, но поднимусь,
побегу к воронке, что в дыму,
и среди разрывов и огня
все осколки обойдут меня,
отведёт их милостивый Бог…
Только друга он — не уберёг…
Веселуха
Клюнет пуля на излёте,
не убьёт — не хватит сил.
Весело вы тут живёте, —
медбратишка пошутил.
Это да — веселья вдоволь,
тут ведь все весельчаки,
за веселье платят вдовы,
растрясая кошельки.
За веселье наше дети
тоже платят — и сполна.
Несусветен, лихолетен
выставляет счёт война…
Надежда
И нас убивали, и мы убивали,
и так постепенно мы все убывали.
Но жизнь продолжалась — своя и чужая,
и бабы зубами скрипели, рожая,
в неистовой вере не в промысел Божий,
а в то, что не всех мы, убийцы, положим.
В надежде на то, что, омыты кровями,
застынем у нами же вырытой ямы,
куда полегли превеликие тьмы,
и ляжем вот-вот неубитые мы.
Вина
Приходила нянечка,
лоб отёрла — взмок,
из кармана — пряничек:
угостись, сынок…
Ох, похож на Лёнечку,
Ну, почти точь-в-точь, —
и, всплакнув тихонечко,
уходила в ночь.
Чуял я всегдашнюю
боль в её груди,
и о нём не спрашивал,
ран не бередил.
Без того огромнейшей
полон был виной,
матери напомнивший
Лёнечку её…
Госпитальное
простыни серы как день за окном
тусклы плафоны в палате
то что осталось уже не равно
бывшему что невозвратно
бывшему сплывшему темной водой
в дальние дальние дали
чай госпитальный чуть теплый спитой
это детали
это не самое важное здесь
здесь вообще всё неважно
тычется в окна туманная взвесь
мордою серой и влажной
и неотвязна как будто лишай
мокнущий выцветшей кровью
тычется тычется словно спеша
стать к изголовью
Трубач
Я сдуваю с губы
след сигнальной трубы,
штучный след, штучный,
медно-мундштучный...
Всё, отпела труба,
нынче дело — труба...
