Что в новостях расскажут про обстрелы,
К свечам на аватарках и иконам,
К молитвам, что кого-то не спасут.
И кажется, что мы уже не плачем.
На всех воды и соли не хватает,
Ведь за два года вышли все запасы,
Остались лишь глубинные пласты.
И кажутся теперь попеременно
Нелепою иллюзией и бредом
То мирный быт, где дети, дом и ужин,
То дикость и безумие войны.
Мы кажемся героями кому-то,
Другим — скотом, недолюдьми, врагами,
Кому-то — даже выдумкой и фейком,
И каждый твердо убежден в своем.
Мы ничего наверняка не знаем,
Но от того не перестанем верить.
Сидя в подвале и не видя неба,
Не перестанешь верить: небо — есть.
* * *
В то странное, безумное лето,
Птицы и люди на улицах редкими были.
Не было ни телевизора, ни интернета,
А лишь одна-единственная газета —
Листовка формата А4.
Отодвигается, прячется в памяти это:
Дни без воды, ночи без света.
Давно уже выброшены поржавевшие
снарядов осколки,
Давно заполнились супермаркетов полки.
А люди ныть и жаловаться
куда больше стали.
И потому, наверное, чтобы не забывали,
Стоит дом с проломленной крышей —
через дорогу,
А школа без окон и с дырами —
напротив,
Спрашивают строго:
«Ах, вы очень плохо живёте?
Глупые, вы ведь живёте...»
* * *
Этого не должно быть.
Но это всё равно есть.
Поезд не остановить,
И на ходу не слезть.
Можно, конечно, спрыгнуть,
Вот только выживешь — вряд ли.
Пройдет сто лет,
И мы снова наступим на эти грабли.
* * *
Каждый вечер воет собака
Об уехавшем в Киев хозяине
И о том, что всё в жизни неправильно,
Сколько ты на неё ни гавкай.
Каждый вечер темна так улица —
В трёх домах лишь окошки светятся.
Кто-то верит, что будет лучше все,
А кому-то уже не верится.
По утрам вновь на почте суетно:
Кто за пенсией, кто с коммунальными,
А вот школа второй год пустует
И печально глядит провалами.
Заросли так пути трамвайные,
Будто их тут вовек и не было.
Всё меняется. И не знаем мы,
Что там дальше в планах у неба.
