— Дословно?
— Да.
— Последняя половина, даже больше, чем половина, в записной книжке. Над первой половиной придется подумать, и хотя моя память действительно так хороша, как вы считаете, дело пойдет чуть медленней. Но какова идея? Чтобы я поупражнялся в подобных вещах и не зевал?
— Нет. Три экземпляра.
Я вскинул голову.
— Ваша память практически почти не уступает моей. Вы действительно хотите, чтобы я печатал всю эту муру только для того, чтобы я оставил вас в покое до девяти часов?
— Нет. Это может понадобиться.
— Каким образом понадобиться? Как ваш работник, я обязан делать то, что мне говорят, и зачастую я именно так и действую, но на этот раз дело обстоит иначе. Это наше совместное дело, вы сами так сказали, значит, я должен быть в курсе дела. Как это может понадобиться?
— Не знаю! — гаркнул Вулф. — Я сказал, что это может понадобиться, если я решу использовать твой отчет. Можешь ли ты предложить что-нибудь более полезное?
— Прямо сейчас нет.
— Тогда, если ты будешь печатать, три экземпляра.
Я поднялся и пошел на кухню за стаканчиком молока, подумав, что смогу начать, когда Вулф в четыре часа поднимется наверх в оранжерею на дневное свидание с орхидеями.
В пять минут десятого в тот же день те три человека, перед именами которых в записной книжке Кеннета Фабера стояли галочки, находились в кабинете в ожидании появления Вулфа. Они приехали не вместе. Первым прибыл Карл Хийдт за десять минут до назначенного времени, затем Питер Джей и Макс Маслов. Я усадил Хийдта в красное кожаное кресло, а Джея и Маслова в желтые, выстроенные перед письменным столом Ниро Вулфа. Маслов был ближайшим ко мне.
Разумеется, с Хийдтом мы встречались и раньше, но ты смотришь на человека совсем другими глазами, когда он делается кандидатом в убийцы. Выглядел он так же, как всегда: среднего роста с небольшим брюшком, круглая физиономия с широким ртом, живые темные глаза, которые все время бегали. Питер Джей, важное лицо в крупном рекламном агентстве, был такого же высокого роста, как я, но более щуплый, с излишне крупным подбородком и черной гривой волос, которая, очевидно, редко причесывалась, наверняка страдал язвой желудка или хотя бы повышенной кислотностью. Впрочем, я мог и ошибаться. Макс Маслов, модный фотограф, явился для меня неожиданностью. С кривоватой улыбкой, которую он, должно быть, натренировал перед зеркалом, сногсшибательной стрижкой, длиннющим переливающимся галстуком и узким пиджаком, застегнутым на четыре пуговицы, он был типичным «стилягой», как принято называть подобных сумасбродов; я бы никогда не подумал, что Сьюзен Мак-Леод разрешит такому хлыщу увиваться за собой. Нужно признать, что его идеи обо мне могли быть точно такими же, но все же длинноволосые модники вызывают у меня чувство гадливости.
