Должность [с аудиокнигой] | страница 25

В зале раздался недовольный гул и крики: «Пупцова — графоманка!», «Антушкин, мы с тобой!».

— Но кто, спросите вы, поможет вам? — продолжал я, все больше проникаясь речью

и      загораясь, — Ответ очевиден — молодой, энергичный, любящий роман Горького «Мать»

и     романы Чревоугодникова «БАМ — это моя «Волга» и «Мы свой, мы новый дом построим». Ответ очевиден — думающий, цельный, волевой человек. Такой, как я.

Я, Антушкин Сергей Леопольдович, не дам уничтожить то, что еще не уничтожено и помогу вам написать разумное, доброе, вечное. Я — ваш кандидат!

Последнюю фразу я прокричал, чувствуя в груди прилив молодой силы. Нет, братцы, мне все больше нравится моя работа!

И аплодисменты, последовавшие после, и приветственные крики я принял как должное. Но, когда сел на свое место рядом с Семеном Никитичем, меня несколько расхолодил его взгляд: похоже, он не особо приветствовал чрезмерную самостоятельность.

2

Между тем из президиума объявили о выступлении поэта Булиманского. «Возвращенец», — прошептал мне на ухо Семен Никитич, с презрением глядя на Булиманского. Поэт был невысокий, плотный и лоснящийся.

Он, словно мячик, припрыгал к микрофону:

«Эмигрантам девяностых»

Я    помню, стоял на Бродвее, Вдруг вижу: тоже стоит — Виталик Козлов, а на шее Рекламный плакатик висит. «Виталя, здорово, братишка!» — Кричу я в гремучий Бродвей.

А он извернулся, как мышка, И — шнырь в подворотню скорей. Чего он — как будто я леший?

Я    даже немного опешил, Согнувшись, пошел на Гудзон,

Вдруг вижу — Володька Фрезон.

Мы с ним много раз были биты,

А    ныне, май фрэнд, присмотрись, Идет не еврейчик забитый,

А    штатовский капиталист. Секьюрити зыркают жадно:

До «Бентли» опасностей — рок! И стало мне что-то прохладно, И вдруг развязался шнурок…

Аплодировали жидко, сомнамбулические юноши и плоскодонные девицы даже посвистели. Похоже, «возвращенца» не сильно жаловали. А мне, как ни странно, стихотворение понравилось — было в нем что-то о нас, однако, видя, что никто не смеется, я тоже сдержался.

Следом читал Грыгин.

«Русофоб», — навесил ярлык Семен Никитич, и я поглядел на Грыгина с ненавистью.

«Ветеранам информационной войны» Восьмого августа война гнездо свила.

Ее не ждали мы. В патриотическом экстазе, Мы собрались, и, взяв свои тела, Пошли мочить Соокашвили в унитазе.

И было всяко — Би-Би-Си с утра, Американцы нас пугали слишком. Но с помощью Толстого свет-Петра,

Мы сладили с грузином с этим, с Мишкой!

Как ни странно, русофоба проводили овацией, он долго раскланивался, жал руки старичкам из президиума.