— Нет уж, спасибо.
— А вы что скажете, сэр? — спросил Пьер у Долби.
— Веди, Макдуф!
— Фрэнсис?
— Пожалуйста, располагай мной.
— Ну, вы-то, профессор Курода, конечно, любите китайскую кухню? Ведь профессор жил одно время в Китае. Он переведет нам меню.
Профессор Курода справился с этим докучливым и сложным делом лучше, чем я ожидал: по-видимому, пока мы ехали в автомобиле, он протрезвел. Каждый выбирал то одно, то другое, заказы менялись множество раз. Мы снова и снова подзывали метрдотеля, и с каждым разом длинные нити бус, отделявшие наподобие занавески наш стол от общего зала, стучали все яростней. В ожидании ужина Боб и Энид перебранивались вполголоса, Пьер с Долби затеяли спор о генерале де Голле, Дэвид Суинтон расспрашивал меня, знаю ли я ту или иную знаменитость, а профессор Курода тихонько похрапывал, склонив голову на грудь.
Наконец на столе выстроились бесчисленные тарелки.
— Восхитительно! — воскликнула Энид.
— Чудесно! — подтвердил Боб. Они сразу забыли о своей ссоре.
— Скажите, когда вы были в Хельсинки, вас не приглашали в миленький китайский ресторанчик близ русской церкви? — спросил меня Дэвид Суинтон. — Одни мои друзья, барон с баронессой...
— Говорят, старик терпеть не может возражений, но при мне ничего подобного не было. Если я преподношу что-нибудь напрямик, в открытую, ему это может прийтись не по вкусу, но он всегда выслушает внимательно — не раз мне удавалось даже его переубедить. К сожалению, Черчилль...
— Профессор Курода, вы ничего не едите,— заметил Пьер.
— Ах, да-да. — Курода встрепенулся. — Боюсь, что я... м-м... прикорнул и чуть было совсем не уснул. Простите меня, пожалуйста. Это поистине лукуллов пир. Да, поистине.
Мы закончили ужин около полуночи, когда в ресторане уже не было никого, кроме нас, метрдотеля и официанта, который время от времени подходил взглянуть на нас сквозь занавеску.
— Мне кажется, нам пора,— сказал я и, когда хмурый официант подошел в очередной раз, попросил подать счет.
Когда он вернулся, я разговаривал с Долби и не заметил, что он подошел к профессору и поставил перед ним серебряную тарелочку со сложенным счетом. Пьер потом рассказывал, что Курода сперва побелел, потом покраснел и снова побелел. Наконец он наклонился ко мне через стол и прошептал голосом, исполненным ужаса:
— Мистер Кинг... я прошу прощения... извините, пожалуйста... но я никак не могу... к несчастью, у меня нет...
Тут Пьер, сидевший в конце стола, вскочил с места и выхватил счет из рук профессора.
