«В Бухенвальде, в Освенциме и в других, говорят, уже поставлены, а у нас все еще чешутся».
Он произнес — «тешутся».
Памятник создать трудно. Легче —
сжечь,
расстрелять,
уморить голодом,
чем придумать, «вычесать» глубокомысленную
композицию, которая бы, напоминая, утешала.
И потому, наверное, в художники не каждый,
идет.
Но каким все же должен быть памятник жертвам?..
I
Концлагерь — это не только
труба
и дуб зеленого дыма — в небо.
Это — голая площадь,
это — трава,
которой на площади
нету.
Выискан, съеден каждый вершок —
корешок.
Редкие (через проволоку) листки залетали
из леса кленового осенью.
Их съедали.
Узникам снились, от голода желтым,—
клевер, люцерна, ромашки и желуди.
Тысячи снов клубились над трупами,
сплачиваясь в лохматый стог,
в котором —
полынь и дикий чеснок,
сочный лопух и ревень высокий,
мясистый кактус, типчак и осока.
Этот гербарий был гербом голода.
«Три года после нас не росла трава»,—
в Освенциме и в Майданеке я слышал
эти слова.
II
Рядовой неизвестный концлагерь
близ Ополе-города,
всего 300 тыс. военнопленных,
убитых
голодом.
…Было очень тепло и тихо,
сентябрь, отдых.
Шумели шмели недовольно
в громадных ромашках,
нервный ваятель пил ароматный воздух,
запрокинув лицо,
как из фляжки.
На постаменте — фигура скелетная скомкана.
Этот памятник приз получил
на каком-то конкурсе.
Я должен был восхищаться
великой скульптурой,
ее положением жутким,
ее кубатурой.
Прекрасно набран, впечатан памятник в небо,
скелет читался огромной каракулей —
ХЛЕБА!
(Так пишут стихи, вынося идею в заглавие.
Так громко просят не хлеба,
а славу).
III
Как уже сказано, было тепло и тихо,
глаз, уставший от грома знаков,
жаждал петита.
Дева в траве загорала,
раскинув руки.
Лениво мяла травинку
губами упругими,
алела разлаписто,
как лист,
занесенный ветром
из леса кленового,
который — в двух километрах:
ефрейтор валялся рядом,
лоснясь лакированным поясом ,
довольный,
как будто — по голому полю ползал,
нашел,
приволок, задыхаясь,
любимой узнице
добычу зеленую —
стебель травинки узенький.
Они лежали рядом с запретом «ТРАВУ НЕ РВАТЬ».
Случайно ли это?
Наверное, просто — дерзость,
В скверах и парках мы эти таблички
с детства
привыкли не замечать.
Но здесь — замечательно слово —
нашел свое место действенное
этот петит, уверенный, как невозможность,
(когда-то заставят и станет
любая пошлость
трагически девственной).
Памятником человеку
(логика такова!)
не камень и не железо —
стала
трава.
Выросшая на удобренном пеплом подзоле,
на плоской поляне близ польского града Ополе.
И я ощутил внезапное чувство
