них сверху вниз и погладит по головке, да шепнет: я с тобой.
Уголки моих губ дрогают, и я тихо усмехаюсь.
Да-да, он со мной каждый раз, когда я захлебываюсь в ванной комнате. Он со мной. Он
наблюдает. И, наверняка, ему очень смешно.
Я всегда скептически относилась к религии. Нет-нет, людям нужно во что-то верить, уж я-
то знаю. Но я не понимаю механизм «прощения», «искупления». В чем смысл? Разве стоит
прощать всех? Убийц? Насильников? Умалишенных психопатов, которые глядят на свою жертву
бешеными, зверскими глазами и получают удовольствие от ее мук? Почему я должна
придерживаться религии, в которой каждый ублюдок и псих найдет свою тропу, в которой даже
«ад» - метафора искупления? Девять кругов, одиннадцать тысяч ступеней, семь грехов, и каждый
– прощается, пусть в Святой Книге говорится о не прощении. Даже мои способности – в
излечении. Какого, спрашивается, черта?
Чем эти люди заслужили такое к себе отношение?
Знаю: это не милосердие. Это равнодушие. Каждый должен получать по заслугам, и каждый
должен знать, что, соверши он преступление, никакой Господь по головке его не погладит. И
тогда я поверю в такого Хозяина. Тогда я стану верующей и начну молиться перед сном, ходить в
церковь. Да, тогда я буду знать, что виновные получат по заслугам, и никто их не простит лишь
потому, что они извинились. И тогда я решу, что мой дар лишь тех исцеляет, кто этого
заслуживает. А не всех подряд. Не каждого, кто сделал так много, но расплатился так просто.
Я спускаюсь вниз. Мамы уже нет. Она всегда уходит рано, и я вдруг думаю, что она
специально убегает, чтобы я не ощущала ее чувства. По утрам ведь жизнь всегда кажется
невыносимой. Ночью ты готов свернуть горы, а с рассветом хочешь слиться с пылью.
Послезавтра Йоль – день зимнего солнцестояния. Мне опять придется запереть себя в
ванной комнате, а моей матери вновь придется не вставать с постели. Но мы привыкли.
Наверно.
Мне хочется прогуляться, хотя я прекрасно понимаю, во что это может вылиться. Но сидеть
дома – невыносимо. Когда-то я уже пыталась запереть себя, замуровать в коттедже, как в
тюрьме, лишь бы не встречаться с людьми и не испытывать их чувства. Но потом до меня дошло,
что из дома выходить нужно, иначе я окончательно сойду с ума. Собственно, у меня и так нет
друзей, нет хороших знакомых. Закрывшись в своей комнате, я бы просто срослась с деревянным
