Бог не ответил на чьи-либо молитвы, не появился в церкви и не погладил отца Джил по голове
за то, как он красиво, а главное, монотонно каждое воскресенье читает эту несусветную чушь
про грех и покаяние. А, во-вторых, проявление эмоций обычно равно проявлению слабости. Мы
поддаемся радости или злости. Мы проигрываем разуму, и мы должны выставлять на публику
свои промахи? Просчеты? Зачем? Глупость.
Однако я хожу в церковь. Ради отца. Все нормальные люди разочаровываются в том, что
есть Бог и что есть вера, когда умирает близкий человек. А мой отец подался в святую святых.
Там он встретил Долорес. И она научила его паре идиотских молитв, что, по всей видимости,
поразило его до глубины души и вынудило второй раз жениться.
Если в церковь я хожу из-за папы, то, что я забыл здесь – вопрос хороший.
Прикрываю глаза и слышу, как Хэйдан устало выдыхает, скорее всего, тоже безумно
мечтающий очутиться где угодно, только не в актовом зале. Я собираюсь вытащить свои
конспекты по испанскому языку, чтобы сделать несколько упражнений, как вдруг слышу
знакомый голос.
- Я хотела бы сказать несколько слов.
Бетани мертвой хваткой впивается в мою руку. По залу пролетает волна шепотов и вздохов.
Я приподнимаю подбородок и застываю.
Не может быть.
Портфель зависает в воздухе, тетрадь скользит по ткани, норовя грохнуться вниз, а я
теряюсь. Не знаю, что сказать или сделать. Просто с широко распахнутыми глазами гляжу на
первый ряд и понимаю, что в неудобном, потертом кресле сидит Ариадна Монфор. Без
сомнений, это именно она. Ее огненно-рыжие волосы скатываются по спине бронзовыми
кольцами, худощавые плечи, словно пики, торчат из-под пиджака. Я присматриваюсь все
тщательней и вижу, как Ариадна поднимается со стула, как дергает уголками губ и бредет на
сцену, стуча высокими каблуками о деревянные половицы.
Лицо обдает жаром. Я сосредоточенно прищуриваюсь, а Ари останавливается перед
трибуной и сочувствующе сводит брови, будто бы ей невероятно жаль погибшего.
В зале повисает ледяное безмолвие.
- Совсем недавно я была новенькой в этом городке, – начинает она, а у меня от звука ее
голоса внутри что-то происходит, переворачивается. Я выпускаю из пальцев рюкзак и, стиснув
подлокотники, подаюсь вперед, сам того не осознавая. – Директор Барнетт был ко мне добр, принял меня так, словно давно знал. Знал меня и мою семью.
