С.: Вы имеете в виду Парабрахман, когда он это говорил. Это — То, о чём вы не можете говорить.
К.: Но хранить молчание — это на одного хранящего молчание слишком много. Ты должен говорить, не говоря ничего. Медитация — это слова, говорение без говорящего. Имеет место действие без деятеля. Но тот, кто хранит молчание, всё равно говорит слишком много.
С.: Никто другой не слышит.
К.: Это всё равно как если бы ты медитировал для покоя, ха-ха. Ты хочешь делать из покоя больше покоя. Медитация — это твоя природа. Но нет никого, кто из неё что-либо получает. В этом счастье медитации. Покой, который ты можешь получать посредством медитации, — фальшивка. Сама медитация — это покой. Но не заявление: «Я медитировал пять часов, теперь я более спокоен». Но это случается. Слава Богу, всё это бесполезно.
С.: Для меня очень привлекательна эта идея Витгенштейна, когда он говорил — всё то, о чём вы говорите, Реальность или что угодно, — это нечто такое, о чём вы не можете говорить, поскольку любые слова, которые вы используете, будут неправильными. Поэтому говорить о Том, о Парабрахмане, или о Самости, бесполезно.
К.: Да. Но в этом вся забава. В этом всё удовольствие. Мы сидим здесь и говорим, говорим, и, возможно, в какую-то долю секунды ты видишь, что всё это дерьмо. Всё, что может быть сказано, всё, что может быть не сказано, это всё дерьмо. Не может делать Меня больше или меньше, чем Я есть. Так что это было хорошо для чего-то. То, что это ничего Тебе не даёт, вот что хорошо. Что из этого ничего не происходит. Вот что хорошо. Так что мы говорим, и говорим, и говорим. Но в этом смысл хорошей компании. Нет никого, кто хочет что-либо менять, и всё равно говорит и говорит — это парадокс, живой парадокс.
С.: Это ни прибавляет знания, ни устраняет неведение.
К.: Нет. Это — неведение. Это природа неведения и это природа знания. И здесь нет никакой разницы. Абсолютное в знании — это Абсолютное и в неведении. Ничто не должно приходить, ничто не должно уходить, чтобы Ты был Тем, что ты есть. Так что бла-бла-бла или не бла-бла-бла. Ты не должен хранить молчание, чтобы быть Тем, что ты есть, ну, давай! А то, что должно хранить молчание и думать, что это преимущество, — пусть оно у него будет. Будь щедрым.
С.: Вы были музыкантом. Музыка помогает в этом?
К.: Нет. Живопись не помогала. В ней слишком много боли. Painting[23]. Слово это говорит, это боль. Потому что есть тот, кто думает, что он может что-то создавать. А потом ты всегда сомневаешься в том, что ты делаешь. Достаточно ли это хорошо? Действительно ли это искусство? О Господи! Но если это случается — ладно. Но в тот момент, когда ты считаешь себя творцом, тебя одолевает боль сомнения. Так Бог, знающий Себя как Создателя, сомневается в том, что Он делает. Он становится создателем и деятелем. Но этот деятель никогда не мог ничего сделать. Создатель, видимый во сне, никогда не может ничего делать сам. Это всё по милости — называй это Природой, называй это Жизнью. Так что есть деятель, и есть деяние, и есть что-то, что можно делать. Но деятель никогда ничего не сделал. Поэтому никогда ничего не происходило.
