— Имеет ли смысл обсуждать эту причину, если вы считаете меня корнем
всех ваших бед? — Ван дер Тиссен смотрел на неё спокойно, задумчиво,
только белёсые выгоревшие брови поднялись от удивления: неужели не
за этим она шла? Неужели она содержит в себе ещё что-то, кроме обиды и
желания излить гнев на того, кого она винит в своих несчастьях?
Биргитта почувствовала, как к горлу поступает комок и глаза начинают
гореть от подкативших слёз. Она судорожно вздохнула, отхлебнула из своего
стакана и только тогда смогла говорить:
— Ему плохо. Очень плохо. И меня он в эту свою боль не пускает. Вы,
ваша команда, — самые близкие люди, какие у него только есть, кроме меня.
А возможно, и не кроме... Я ведь... — она замолчала, подавляя желание
разрыдаться, и заговорила сбивчиво, торопливо, словно боялась куда-то не
успеть. — Я не знаю, что мне делать? Как делать? Я думала, когда он оставит
свои полёты, я стану счастливее и смогу поделиться с ним этим счастьем,
нам хватит на двоих, ведь всё будет хорошо... Но ничего не стало хорошо,
и я не понимаю, почему, ну почему?! Помогите ему. Пожалуйста, —
женщина отставила стакан и сжала холодными ладонями руки тренера. Слёзы
всё же потекли по щекам, она чувствовала эти холодные противные дорожки,
сбегающие к подбородку, но не пыталась отереть их, не отнимала
рук, глядела не отрываясь в бесстрастные глаза Ван дер Тиссена, будто выцветшие
под австралийским солнцем.
Тренер налил ещё один стаканчик чистой воды, подал ей. Биргитта сделала
большой глоток, закашлялась, потянулась за платком, стала копаться в
сумочке. Ван дер Тиссен спросил, не глядя на неё:
— Вы поссорились?
— Нет, нет! — замотала головой Биргитта. — Просто... просто когда мы
говорили после аварии, я сказала... сказала, что больше так не могу. Я не
могу смотреть, как он рискует жизнью неизвестно для чего. — Она уже
пришла в себе, глаза её загорелись, речь стала твёрже и яростнее. — Разве я
многого прошу? Чтобы он чаще бывал со мной, с ребёнком, чтобы не пропадал
от нас на несколько месяцев в космос — мы ведь страдаем, нам одиноко
без него! Неужели он не помнит об этом?
— Он всё время помнит о вас, — медленно, тяжело сказал Ван дер Тиссен.
— У него в кабине фото Нильса — такое, помните, где он на велосипеде?
Он помнит о вас, и особенно остро — тогда, когда вокруг нас вся эта
звёздная красота. Он хотел бы поделиться этим с вами — это одна из радостей
его жизни. Но вы этого не хотите. Ваша радость жизни важнее?
